В тот день, потребовав для себя чести назваться фамилией матери, черной рабыни, он прекрасно понимал, что тем самым бросает вызов отцу, который никогда не простит ему этого. Но в действительности все получилось куда хуже, чем он предполагал: через две недели после того, как сын нанес ему такое оскорбление, старик начал слабеть и скончался на руках Франсуазы Элизабет. «С его кончиной, – напишет позже Александр Дюма, – оборвалась последняя связь, которая соединяла моего отца [Тома Александра] с аристократией».[4]
Вскоре после похорон, состоявшихся в конце июня 1786 года, Тома Александр прибыл в Лан, где был расквартирован драгунский полк королевы. Жизнь новобранца в гарнизоне была отмечена веселыми выходками и яростными схватками с драгунами короля, чье соперничество с драгунами королевы было неизменным поводом для ссор. Взятие Бастилии и волнения в Париже не слишком огорчили мулата. Напротив, он подумал, что революция, которой так боялась знать, лично ему не только не повредит, но вполне может даже облегчить его продвижение, разрушив прежние иерархические порядки.
В августе 1789 года полк, в котором служил Тома Александр, по неизвестным причинам был переведен в городок Вилле-Котре. Драгунам пришлось селиться у местных жителей, и Дюма оказался в гостинице «Щит Франции», хозяин которой, Клод Лабуре, командовал местным подразделением Национальной гвардии. Впрочем, молодого человека воинские доблести хозяина гостиницы волновали мало: самой привлекательной его особенностью юноше казалось наличие у него дочери Мари-Луизы. Девушке в ту пору едва исполнилось двадцать лет, и она, по мнению мулата, была истинным образчиком красоты, прелести и ума – было от чего потерять голову и самому закаленному вояке. Мари-Луизу тоже покорил смуглый атлет, увлеченно, по его словам, читавший Цезаря и Плутарха и способный, опять же по его заверениям, нести на спине трех человек. Любовь с первого взгляда оказалась взаимной, но Клод Лабуре не решался отдать дочь в жены человеку без будущего и без состояния. Однако, тронутый мольбами влюбленных, он в конце концов дал согласие на брак, выставив при этом условие: претендент на руку дочери для начала должен проявить себя в армии и дослужиться по крайней мере до капрала – капрал в то время был офицером высшего ранга, командовавшим бригадой, и простому драгуну требовалось немало храбрости и сметки, чтобы добиться этого звания.
Тома Александр, подстегиваемый сразу и любовью, и честолюбием, так старался, что уже 16 февраля 1792 года получил первые нашивки. Мало того. Как раз в это время Франция объявила войну Австрии, и ему представился великолепный случай показать свою доблесть в сражении. А ко всему еще – революционные вожди были благосклонны к мгновенным карьерам.
Пылкий Дюма позволил себе роскошь в одиночку взять в плен тринадцать тирольских стрелков – и тут же сделался сержантом. Еще одно усилие – и еще одна удача: прославленный шевалье де Сен-Жорж, увлеченный республиканскими идеями, только что сформировал свободный легион американской кавалерии и пообещал присвоить Дюма звание младшего лейтенанта. Другой офицер, полковник Буайе, тут же повысил ставку, предложив Тома Александру перейти под его начало в звании лейтенанта. Задетый за живое, шевалье де Сен-Жорж сделал ответный выпад, поманив мулата капитанским чином, а затем решительно забрал его к себе, сделав подполковником. Для самого же заинтересованного лица его головокружительная карьера означала прежде всего то, что теперь-то уж наверное он стал приемлемым в качестве мужа! И Тома устремился в Вилле-Котре, где его встретила Мари-Луиза, проливая слезы счастья. А папаша Лабуре, со своей стороны, признал, что этот удивительный человек, с легкостью чистокровного скакуна преодолевающий любые препятствия, возможно, и в самом деле заслуживает того, чтобы жениться на его дочери.
Брак был заключен 28 ноября 1792 года в мэрии Вилле-Котре. Свадьбу сыграли на военный лад и на скорую руку. Со стороны Тома Александра свидетелями были подполковник Эспань и лейтенант Бэз из седьмого гусарского полка, со стороны Мари-Луизы – Жан-Мари Девиолен, инспектор лесного ведомства, и Франсуаза Элизабет Рету, вдова маркиза Дави де ла Пайетри, мачеха жениха. Разумеется, во время войны о свадебном путешествии и речи быть не могло, и потому после медового месяца, сокращенного до семнадцати дней, которые молодые провели в гостинице «Щит Франции», молодому супругу пришлось разжать объятия удерживавших его слабых рук и отправиться вдогонку за своим полком во Фландрию. Вскоре оказалось, что, кроме нежных воспоминаний, он оставил Мари-Луизе нечто более существенное: едва расставшись с мужем, молодая женщина поняла, что беременна.
А Тома Александр продолжал вдали от нее свою головокружительную карьеру…
30 июля 1793 года он стал бригадным генералом, месяцем позже командовал дивизией, а еще пять дней спустя под его начало перешла вся Западная Пиренейская армия. Где-то между двумя повышениями мужа кроткая Мари-Луиза родила девочку, которую назвали Мари Александрина Эме, и очень сокрушалась, что с первого раза не смогла подарить супругу сына. Но Тома Александр, вроде бы не огорчившись, примчался взглянуть на младенца и обнять жену; правда, он пробыл тогда дома всего четыре дня – служебные обязанности не давали ему большей передышки.
Этот суровый воин был вместе с тем добрым и справедливым человеком. Принципиальный противник смертной казни, Тома Александр отказался в Байонне смотреть из окна на то, как будут казнить нескольких аристократов, и, несмотря на ропот толпы, недовольной таким избытком чувствительности у бравого воина, демонстративно захлопнул ставни. Санкюлоты в насмешку прозвали его Господин Человеколюбец. На него стали доносить властям, обвиняя в преступной снисходительности. Не желая вызывать еще большее недовольство байоннских патриотов, начальство в следующем же году перевело Дюма в Вандею, затем – в Альпы, но и там, войдя в один прекрасный день в деревню Сен-Морис, генерал увидел на площади… гильотину, ожидавшую очередную порцию жертв: четверых граждан, которые попытались уберечь от принудительной переплавки церковный колокол. Возмущенный нелепостью приговора, Тома Александр приказал разобрать машину для отсечения голов и изрубить ее на дрова для полка, составил в этом расписку, которой потребовал от него лишившийся рабочего инструмента палач, и освободил пленных. Подобные проявления мягкости сочетались у Дюма с любовью к риску, приводившей в изумление его людей. Он с равным удовольствием охотился на серну и преследовал укрепившихся в горах пьемонтцев. Отбив у них гору Валезан, он и этим не удовольствовался и пожелал с горсткой солдат захватить вершину Мон-Сени, подступы к которой считались неприступными. Для того чтобы его люди смогли взобраться по крутому склону, Тома Александр велел изготовить три тысячи стальных крюков, которые прикреплялись бы к подошвам. С тремя сотнями добровольцев сам взобрался по каменному склону и двинулся по заснеженному плато. Вскоре отряд натолкнулся на высокий палисад. Операция, проведенная ночью в полной тишине, не привлекла внимания вражеских часовых, но нападавшие к тому времени выбились из сил, и им трудно уже было перебраться через преграду из кольев. Тогда генерал Дюма, хватая солдат за штаны и за ворот, одного за другим перебросил всех атакующих через палисад. Они беззвучно приземлялись в снег. Толком не проснувшиеся пьемонтцы оказались не способны к сопротивлению, Мон-Сени взяли без боя, и слава храброго и находчивого генерала Дюма еще упрочилась. Начальники в своих рапортах все как один его превозносили. Один из них, Ружье, писал из Бриансона: «Дюма неутомим, он почти в одно и то же время оказывается во всех подразделениях своей армии […] Он всякий раз наголову разбивает итальянцев. Его цель – победа или смерть».
И все-таки слава Господина Человеколюбца не защищала его от подозрений Комитета общественного спасения. Узнав от доносчиков о случае с гильотиной в Сен-Морисе, грозный Колло д’Эрбуа призвал к себе генерала Дюма и потребовал, чтобы тот объяснил свое «антипатриотическое» поведение. Несмотря на все свои заслуги, Тома Александр рисковал и сам попасть под нож гильотины, он уже так и чувствовал затылком мерзкий холодок. Но мулат был достаточно красноречив для того, чтобы уговорить судей не карать его смертью, и Конвент ограничился тем, что принялся без конца перебрасывать храбреца из одного полка в другой, должно быть, опасаясь, как бы тот, задержавшись надолго на одном месте, не приобрел слишком большого влияния среди войска.
К концу 1794 года, после четырех назначений за двенадцать месяцев, Дюма настолько устал от этой «видимости командования», от тайных интриг и склок между офицерами, что подал в отставку и уехал в Вилле-Котре к жене и ее родным. В течение долгих восьми месяцев он в тиши и томительной праздности перебирал свои разочарования, а 5 октября 1795 года вдруг наметились благоприятные перемены. Конвент срочно призвал его в Париж: революции необходим был решительный человек, способный подавить начавшиеся в столице роялистские волнения. Донельзя счастливый тем, что может снова вступить в бой за правое дело, Тома Александр утер слезы жены, наскоро с ней попрощался и 14 октября прибыл в Париж,
