Выстрел разбудил шофера, он стоял теперь возле машины и тупо смотрел на происходящее. Это был молодой парень в облезлой сиреневой майке.
– Что смотришь? – окликнул его Сережкин. – Видишь, бат уплывает. Помочь людям надо.
– Это можно, помочь-то, – тихо сказал парень и стал неловко, будто стесняясь, раздеваться. Затем нагим забежал по берегу напротив бата и медленно пошел в воду, сводя лопатки.
Наконец бат вытащили. Коньков, весь мокрый, худенький, без очков, стал сразу меньше и теперь сильно смахивал на подростка в форме.
– Ты мне, сукин сын, ответишь за эту баню! – кричал он на Рябого. – Смотри, не вздумай еще чего учинить. Башку сниму!
Он сел с шофером в кабину. Сережкин с Рябым в кузов.
– Машину в тайге не останавливай, кто бы ни встретился, – наказал Сережкин шоферу. – Понял?
Тот согласно кивнул головой, включил зажигание, и поехали…
Из-за помутневших в белесой пелене вечернего тумана сопок выкатилась огромная красная луна. Она замелькала в ветвях придорожных деревьев, словно хотела заглянуть и получше рассмотреть, что же это за машина? Рябой сидел у кабинки и посматривал по сторонам. Сережкин подпрыгивал на корточках возле борта. Под каждым из них натекли и поблескивали черные лужицы.
– Держись крепче, старшина, а то, не ровен час, на ухабе выбросит, – мрачно сострил и усмехнулся Рябой.
Сережкин уловил в позе, в жестах Рябого какую-то настороженность, ожидание чего-то важного, внезапного. Эта настороженность передалась и Сережкину, взвинтила нервы, обострила внимание.
Когда переезжали мелкий серебристый поток Каменушки, Рябой вскочил на ноги и крикнул шоферу:
– Щука, щука на дороге!.. Останови!
Действительно, на каменистой дороге, возле самой воды, лежала огромная щука, будто сама выпрыгнувшая из воды.
Шофер притормозил машину. И Сережкин вдруг увидел, как в прибрежных кустах промелькнули тени, четко на луне холодным стеклышком блеснул ствол ружья.
– Гони! – гаркнул он на шофера и, выхватив пистолет, выстрелил поверх кустов.
Машина, взревев, рванулась прямо на кусты, в которых была засада. Сережкин осадил Рябого и, припав к борту, отчетливо крикнул:
– Уложу первого, кто двинется!
Машина стремительно шла на засаду, тени в кустах скрылись… Секунда, две, три… но впереди все еще маячит этот проклятый куст. Как медленно движется и время и машина! Кровь в висках стучит так, что заглушает рев мотора, и Сережкину кажется, будто машина стоит на месте, а куст отдаляется и становится маленьким. «Когда-то я уже испытывал все это, – мелькнуло у него в сознании. – Но где?»
– Трусы! – прошипел Рябой. – Будьте вы прокляты!
Машина уже разбрасывала колесами последний галечник прибрежного откоса. Вот она выскочила на лесную травянистую дорогу и понеслась. Засада осталась позади.
7
Всю ночь Сережкин просидел в стане сплавщиков, охраняя Рябого. Коньков, потеряв очки в Бурлите, сказал: «Я теперь все равно что обезоружен», – и ушел еще с вечера спать в палатку.
На рассвете лениво подошла к костру закутанная в шаль Нюрка. Присела.
– Что, не спится? – спросил ее Сережкин.
– Вот посмотреть пришла на вожачка, – усмехнувшись, сказала она в сторону Рябого. Тот отвернулся.
– Кто ж его избрал вожаком-то?
– Глупость наша да трусость, – ответила она, глядя в костер широко раскрытыми глазами. – А подлость поддержала… Как же! Каждому хотелось поближе быть к вожачку-то, позаметнее. – Она горько усмехнулась, встала и поплелась в палатку.
Варлашкин с компанией появились только утром. Они шли гуськом хмурые, молчаливые. Видно было по лицам, что они перебранились и были сильно не в духе.
– Сложите ружья! – приказал им Сережкин.
Они равнодушно положили ружья, даже не посмотрев ни на Рябого, ни на Сережкина. Старшина указал им место у костра рядом с Рябым, сам сел напротив.
Приятели Варлашкина были крупные, как на подбор, детины. Особенно выделялся светлобородый Ипатов, с лицом упрямым, но добродушным. Когда он запрокидывал от дыма лицо, шея троилась – такие бугристые сильные мышцы были у него.
Сережкин вдруг начал испытывать чувство крутой горячей злости. Он вспомнил свой приход сюда, их равнодушные уклончивые лица. Представил себе, как они с ружьями протопали за ночь двадцать с лишним километров. Ради чего? Ради мести ему, старшине? Нет, к Сережкину они не питали никакой злобы. Это видно было и по их лицам и по тому, что они не стали стрелять. Ведь легко могли бы застрелить его из кустов, оставаясь сами невредимыми. Значит, у них не было к нему злобы. Но что же тогда заставило их идти скандалить в село, чтобы помочь Рябому обворовать магазин и теперь вот пытаться освободить его? Что?
– Ну как, неудачной охота на Сережкина оказалась? – спросил старшина Ипатова.
