– Вот оно что! – Муся встала с постели, пошатываясь, подошла к столу. – Вот оно что! И мне больше никого не надо… С тобой останусь… – Она взяла со стола карточку Василия, выдвинула боковой ящик, достала оттуда тоненькую пачку писем, подошла к печке и бросила все это в огонь…
Карточка и письма вспыхнули и на какое-то мгновение в комнате стало светлее.
Муся глядела, как они догорали, и прошептала:
– Клянусь тебе, папа, я сделаю все, что ты не успел!
И опять перед нами те же сосны, где похоронен Иван Николаевич. Но рядом уже не поле, а тот самый луг, на котором они когда-то собирали гербарий.
И снова та же картина: Твердохлебов в неизменной соломенной шляпе, юные Ирина и Муся в легких пестрых платьях, в белых панамах.
– Ну, вот мы и собрались все вместе, – говорит отец.
– Папа, – кричит Муся. – А где же колоски? Ты обещал колоски!..
– Поле вон там, за темным лесом, – отвечает отец.
И в самом деле: за высоким сосновым кряжем открывается беспредельное поле. И тихо в поле – ни ветерка, ни дуновения. День клонится к закату.
Иван Николаевич и дочери его входят в пшеницу по грудь, как в воду, и, оглаживая рукой колосья, уходят все дальше и дальше.
И смотрит на них от сосны Мария Ивановна, старый человек с таким усталым и таким светлым лицом.
Вот она сдвинулась и пошла за ними туда, к горизонту.
Так они и растворяются среди высоких созревающих хлебов.
Notes
