Тут я должен сказать, он проявил политическую безграмотность. Настоящий коммунист как должен поступать? Ты за колхозников переживай, а государству все отдай сполна, что потребуют. И правильно ему Мотяков сказал: «Ты колхозников ставишь на первое место, а государство на второе. Отстраним!»
Приехали в колхоз трое, во главе с Мотяковым:
– Собери массу! Говорить будем.
Ладно, собрались на собрание…
– Товарищи! – выступает Мотяков. – Вы знаете, что все мы переживаем очередную трудность… Засуху и недород.
– Она, засуха-то, больно чудная, – говорят мужики. – Вон через дорогу, в Прудках, засушило, а у нас нет. Вроде бы одна небесная канцелярия над нами.
– Небо одно, да молитвы другие, – крикнули с места, и все засмеялись.
– Товарищи, не будем ссылаться на объективные трудности. У вас уродилось лучше, вы и должны пример показать. Откликнемся на призыв партии – сдадим нашему государству двадцать тысяч центнеров!
А кто-то из зала:
– Зачем двадцать тысяч? Давайте сдадим тридцать! Вот это по-нашему.
– Правильно! – Мотяков аж руками потер. – Не то некоторые маловеры и скептики отказываются, – он покосился на Петю Долгого. – Ничего, трудовой народ поставит их на место, враз и навсегда.
А Петя Долгий как бы ни в чем не бывало подымается и говорит:
– Ну что ж, товарищи колхозники, давайте считать – что у нас уродилось.
Считали хором – все поля наперечет знали, а Мотяков записывал. Считали, считали, – и двадцати тысяч не набрали.
– Извините, – говорят Мотякову, – чего не можем, того не можем. Сами вы считали.
– Вы что? Посмешище из меня делать! – рявкнул Мотяков. – Не советую:
Вышел с собрания, не попрощавшись. А на другой день вызвали на бюро Петю Долгого. И навалились на него сообща:
– Что?! Народ настраивать? Да это ж саботаж! Проси прощения! На колени!
А Петя Долгий:
– На колени перед вами становятся те, которые работать не умеют, да еще бездипломники. А я академию окончил. Для меня работа всегда найдется.
Резолюцию вынесли – снять! Но будто бы первый секретарь Демин заступился: «Без колхозного собрания не имеем права». У нас, говорит, эта самая – демократия.
Ладно… Демократия демократией, но все ж таки привезли с собой на колхозное собрание и прокурора и начальника милиции. И даже милиционер Тузиков приехал. Правда, в зал его не пустили – он у входа стоял.
Мотяков сел в президиум. По правую руку посадил с собой начальника милиции Змеева, по левую – прокурора Абрамкина.
– Ну, кто говорить будет?
Тут ему устроили нашу бреховскую канитель. Как-то я уже писал, – народ у нас дружный. Ежели сопрут чего – убей – не допытаешься… Мотяков, значит, требует обсуждать Петю Долгого, а конюх наш Матвей Глухов встал и говорит:
– Я вот насчет сбруи хочу сказать. Что ж это получается? Потник весь изопрел, а за тобой его числят, как новый. Он не токмо что в упряжку, на подшивку валенок и то не годится.
Мотяков горячится:
– Вы мне бросьте эти прелые потники, враз и навсегда! О руководстве говорить надо.
– Дак и я про то же самое. Ведь сколько наш председатель одних прелых потников списал! А таперика возьмем старые хомуты. У иного не токмо что обшивка, клещи раскололись… А мы председателя менять…
Ну, шире – дале. Такую чепуху все понесли, будто сговорились. До полночи мололи. Абрамкин и Змеев не выдержали, шепчут Мотякову: «Ставь на голосование, не то мы все с голоду подохнем».
Я тоже в президиуме сидел. А чего тут голосовать? Итак ясно – все за Петю Долгого. И соперника не было – я наотрез отказался. Легко было после Фильки Самоченкова идти. А после Пети Долгого, ну-ка сунься! Опозорят… Ворота дегтем вымажут, не то по пьянке котел на голову наденут. Народ у нас отчаянный. Так Мотяков и уехал ни с чем.
А осенью колхоз наш в передовики вышел, – больше всех зерна сдал. И убрался раньше всех. Тут уж Петя Долгий силу взял, круто пошел вверх. Оно, может быть, и его осадили бы, когда кукурузу толкали да луга распахивали. Но почему-то район закрыли; Мотякова пустили по речным кадрам, а нас в Пугасово отдали.
И оказались мы на отшибе. Кому на счастье, а кому и в горе. Колхоз наш таперика круглый миллионер. Хотя, по совести сказать, во многом и не по правилу хозяйство ведется. Но у председателя авторитет, он две машины легковых имеет и в депутаты вышел. Ему просто не укажешь…
А меня лишили последней руководящей должности с окладом. Укрупнили сельсовет, прислали нового председателя из города. Окончательно перестали ценить у нас местные кадры. Варяги в моду вошли.
На этом исторический эпизод моих писаний оканчивается. Колхоз встал на ноги. Для него всякая история кончилась. Потому как история есть борьба. Она перешла в другую область. История таперика вся кроется в
