– Молчи уж, наставник, – не унимается баба. – Ногами-то вон семенишь, как заведенный.
– Дядь Семен! – кричит кто-то из толпы. – А ты Сергункова попроси! Может, задержит поезд. Объясни ему – дело важное.
– А как же, государственное! – подхватывают в толпе и шумно гогочут.
– А что? И пойду, – неожиданно решается тот. – Он поймет. Он, говорю, мужик сердечный, начальник- то.
«Ну и стихия…» – невесело подумала Саня.
Она заглянула в дежурку – никого. «А где же станционные работники? Повымерли, что ли, или, может, перепились, как эти?..»
Саня пошла вслед за бритым мужиком искать Сергункова. Чемодан она оставила в дежурке.
Между бараками было совершенно темно и грязно. Саня искала места посуше, посветлее, но попадала в болото. Идущий впереди мужик в фуфайке открыл торцовую дверь барака и радостно крикнул:
– Соколики! Голубчики! Орлы! – и быстро нырнул в дверь.
Саня вошла за ним. Помещение оказалось буфетом. Висевшая над прилавком лампа-«молния» тускло освещала прокопченные бревенчатые стены. Возле деревянной полки на бочках сидели два человека и пили водку. Один – рыжеусый старшина с планшеткой через плечо. Второй, перед которым почтительно выламывался мужик в фуфайке, – грузный, с одутловатым лицом и щелками вместо глаз.
– Ступай, Семен, ступай, – выпроваживал вошедшего мужика грузный. – Видишь, я занят, багаж принимаю у человека.
– А как жеть! Все мы заняты, – соглашался Семен. – Вот я и говорю, минут на пятнадцать задержать поезд. С Васькой поговорить надо.
– Вы начальник станции Сергунков? – спросила Саня одутловатого.
– Ну, положим, я, – отозвался тот, оглядывая Саню с ног до головы. – Что, опять ревизор? Так я сегодня вечером не служебный. Идите к Шилохвостову, а завтра поговорим.
– Я не ревизор, – ответила Саня. – Я прислана на место начальника станции.
– Что-о? – удивленно протянул Сергунков и, посмотрев на старшину, вдруг сильно покраснел. – А что ж это у вас с голоском, дочка? В дороге простудились или природой дадено?
– Голос мой оставьте в покое! – Саня резким движением засунула руки в карманы юбки, отодвинула в сторону локти и стала удивительно похожа на драчуна, прятавшего камни про запас.
Сергунков усмехнулся.
– Ишь ты, с бесинкой. Ну что ж, товарищ начальник, вон ступайте поезд задержите. Посетитель просит, – сказал он, кивнув на Семена.
– Вот я и говорю, – подхватил тот, обращаясь к Сане. – На действительную едет Васька-то.
Сергунков и старшина засмеялись.
– Перестаньте валять дурака, – строго сказала Саня пьяному.
– А что, не нравится? – начал наседать тот, ободренный смехом Сергункова. – А если я тебя приласкаю, тогда как, а? – и он потянулся к ней.
– Убирайся отсюда, дрянь! – крикнула Саня так неожиданно и гневно, что смеявшиеся сразу осеклись, а молчаливо стоявший до этого буфетчик выскочил из-за прилавка, схватил Семена за шиворот и вытолкнул за дверь.
– Некультурный, такой некультурный народ, прямо беда, – извиняющимся тоном говорил возвратившийся буфетчик. Он потер о пиджак руки и представился: – Между прочим, моя фамилия Крахмалюк.
– Неплохо для начала, – заметил Сергунков. – А следующего кого вытряхивать будете?
– Там посмотрим, – ответила Саня и вышла из буфета.
2
Ночевала она у Настасьи Павловны, вдовы первого начальника станции, единственного человека, которого тут звали по имени-отчеству, остальных либо по фамилии, либо просто по прозвищу. Эта пожилая, обходительная женщина приехала сюда лет двадцать назад, на должность дежурной по станции. Здесь она вырастила троих детей, здесь и мужа похоронила.
Весь вечер рассказывала она Сане о здешних местах, о людях, о себе. Рассказывая, часто вздыхала, и ее некрасивое лицо, с крупными, чуть выпирающими губами, было озабоченным.
– Хватишь ты, девонька, здесь горя. Народ у нас тяжелый. Каждый сам себе хозяином норовит стать. А ты молодая да, видать, горячая.
– Да ведь, поди, не съедят меня, – возражала Саня.
– Жизнь тебя съест, – говорила Настасья Павловна, покачивая головой. – Я вон тоже приехала сюда молодой да красивой. А теперь, смотри, зубы-то редкие стали. – Она показала зубы и ткнула в них пальцем: – А какие и совсем повываливались.
Разговаривая, Настасья Павловна беспрестанно что-нибудь делала: то жарила яичницу, то затворяла тесто, то взялась вязать шерстяную кофту для дочери-студентки – остальные-то дети уже не нуждаются.
Из ее рассказа Саня узнала вскоре всю историю станции Касаткино и ее немногочисленных обитателей.
