командованием жителей Куско, облачился в шкуру пумы и перешел в контрнаступление. Легенда гласит, что, когда две армии сошлись врукопашную, Землевержец призвал на помощь бога Солнца.
Камни на поле битвы ожили, превратились в воинов и помогли ему сражаться с врагом. Землевержец победил. Когда его отец и старший брат вернулись, юный воин сверг их обоих и занял трон.
Вскоре его армия прошла по хребту Анд с юга на север, из Центрального Перу к озеру Титикака. Землевержцу надоела война, и он передал командование армией сыну, а сам целиком посвятил себя управлению недавно созданной империей. И это оказалось самой трудной задачей. Завоевывать земли оказалось для него не так уж сложно, однако, чтобы править сотней племен, у каждого из которых был свой язык и обычаи, в стране, где бесплодные пустыни соседствовали с заснеженными горами и влажными джунглями Амазонки, одного лишь воинского мужества было мало. Однако Землевержец был мудрым стратегом, и ему это удалось. Он позволил завоеванным народам продолжать поклоняться старым богам при условии, что они признают превосходство солнечного бога инков – Инти. Он даже выделил местным идолам уголок в храме солнечного бога в Куско. Официально это был признак их привилегированного статуса, но на деле – всего лишь уловка, чтобы обеспечить примерное поведение подчиненных. Если племя решало пойти против закона, их идолов выносили на главную площадь в Куско и публично стегали хлыстами. Кто осмелился бы навлечь такой позор на своих богов?
Землевержец также приказал сыновьям местных правителей прибыть в Куско для получения образования. Получив глубокие знания об обычаях инков и их истории, молодые люди возвращались к своему народу и правили им, способствуя объединению племен в единую империю. Если же племя не желало по доброй воле подчиняться правлению инков, Землевержец сгонял с земли целые деревни, отправляя их туда, где повстанческих настроений и не бывало. Внезапно попав в окружение поборников империи, бунтовщики, которым к тому же приходилось учиться новым методам обработки земли и привыкать к новым сельскохозяйственным культурам, быстро теряли пыл.
Но у этого на первый взгляд просвещенного подхода Пачакути была и темная сторона. Каждый год инки выбирали самых красивых и благородных девушек из завоеванных племен, уводили в горы и приносили в жертву богам. Крестьяне должны были носить народные костюмы, даже волосы причесывать в традиционной манере, чтобы их легко можно было узнать, случись им забрести на чужую территорию. Браки заключались лишь с разрешения наместника императора. Сборщики податей вели строгий учет всего имущества, от пончо до плугов; люди говорили, что, стоит хоть паре сандалий пропасть из-под кровати в любом уголке империи, Верховный Инка узнал бы об этом сразу же. Налогами облагалось все. В одной легенде говорится, что когда одно из племен взмолилось о пощаде из-за отчаянной нищеты, Верховный Инка приказал каждому из его членов принести в качестве подати чашку вшей. Нарушивших закон ждало суровое наказание: кража нескольких маисовых початков с государственного поля каралась смертью. Иногда приговоренных преступников бросали в подземный лабиринт, построенный под улицами Куско; он был выложен острым, как бритва, кремнем и кишел скорпионами, ядовитыми змеями и голодными пумами.
Но величайшим испытанием, выпавшим на долю народа, была память о самом завоевании, ибо инки были безжалостны к любому, кто посмел бросить им вызов. Они убивали не только порабощенных правителей, но и их жен, детей, искореняли целые семьи, ровняли с землей жилища и засыпали солью поля, чтобы те никогда больше не давали урожай.
Однако тем, кто вовремя платил подати, носил одежду своих отцов, работал на полях бога Солнца и строил дороги для инков, позволялось спокойно жить и работать, растить детей и поклоняться местным богам. Эти люди могли быть уверены в том, что их не оставят голодными в случае неурожая, а неприятельская армия не спустится с ближайшего холма, чтобы убить их сыновей и обесчестить дочерей. Их жизнь была тяжелой, но мирной.
А потом началась война.
Наконец нескончаемые каменные ступени сменились узкой земляной тропой. Мы дошли до
Грохот, как оказалось, был вызван не ветром, а ревом лопастей вертолета. Два военных вертолета пролетели низко над перевалом, прямо над нашими головами. Они дважды описали круг так близко над землей, что под натиском лопастей даже пригнулась короткая колючая трава. Один из вертолетов исчез за соседним холмом.
«Но там же негде приземлиться», – подумала я. Раздался грохот, и обломки лопастей полетели в небо, а вслед за ними от земли поднялись вверх клубы дыма. Я побежала, успев увидеть горящий вертолет и солдат в оливково-зеленой форме, выбирающихся из разбитого окна на пустынное плато, которое всего несколько секунд казалось совершенно безжизненным. Все происходящее казалось нереальным.
Я спустилась по крутому склону к тому месту, где в мелкой речке лежал на боку вертолет. Солдаты были в шоке после крушения и не заметили меня. Я опустилась на колени рядом с раненым пилотом. Он ухватился за мою руку. Приземлился второй вертолет, вынесли носилки. Пилот плакал, бессвязно кричал, но я ничего не понимала. Я заговорила с ним по-испански, надеясь как-то его успокоить. И вдруг до меня дошло, что он не был в истерике и вовсе не молол чепуху. Он говорил по-португальски. Я посмотрела на его погоны и нашивки его товарищей. Бразильские солдаты. В военном вертолете, пролетающем над территорией Эквадора! Боже, во что я ввязалась? Слава богу, Джону хватило ума держаться подальше. Я посмотрела на тропинку. Джон лежал в колючей траве на склоне холма над нашими головами и яростно щелкал фотоаппаратом.
Через двадцать минут военные наконец успокоились, пустили по кругу бутылку рома и начали тихо смеяться. Им больше не надо было скрывать, что руки у них трясутся. Я с растущим беспокойством наблюдала, как Джон вылез из укрытия и начал спускаться вниз в поисках лучшей точки съемки. Он все еще был слишком далеко, чтобы разглядеть нашивки на форме солдат или услышать их разговор. Они сразу же его заметили. Несколько солдат устремились к Джону, стали закрывать объектив руками и попытались отобрать у него камеру. Их было слишком много, и они были вооружены, поэтому Джон недолго думая повернулся и убежал. Я услышала, как начальник отдал приказ, и один из солдат последовал за ним вверх по холму, буквально наступая ему на пятки.
Я мало что могла сделать в данной ситуации. А может, кое-что все же могла? Я подошла к тому, кто был здесь за старшего.
– Вы собираетесь оставить вертолет здесь? – спросила я по-испански.
Он взглянул на сломанный вертолет, лежащий на боку в мелкой речке.
– Кто-то должен остаться охранять его, – заметила я. – К утру от него ничего не останется.
Он молча перевел взгляд на группу деревенских жителей, которые уже собрались на холме.
– У нас в палатке полно места, и еды на всех хватит. Можете переночевать с нами. Скоро дождь пойдет. Ночью здесь холодно.
Меня несло. Я заставила себя замолкнуть. Снова последовала долгая тишина, затем он медленно кивнул.
– Хорошо.
Я чуть не обняла его. Он был рад нам. По крайней мере, согласен терпеть наше присутствие.
Я побежала по крутому склону вслед за Джоном, рассчитывая увидеть его неподалеку в компании бразильского солдата. Но, к моему удивлению, на тропинке не было ни души. Невозможно! Я оглядела плоскогорье, на котором не было ни единого деревца. И увидела его – крошечную бежевую точку в двух милях, решительно удаляющуюся к горизонту. В нескольких сотнях метров от него столь же упорно двигалась зеленая точка. Похоже, они не намерены были останавливаться до самой границы с Перу.
Я побежала. Дорога все время шла в гору – невероятная погоня на высоте двенадцати тысяч футов. Пучки мятой травы покрывали голую землю; их острые листья дрожали на ледяном ветру. Такой холод бывает только в горах: проникающий сквозь одежду, как радиация, просачивающийся до мозга костей. В долинах молочными лужицами лежал туман. Постепенно мир уменьшился, и остались лишь мы трое –
