Этот крик Линды словно разрезал тишину рассвета. Я слышал, как она кричала и билась в истерике и как хлопали дверцы машины. Дверцы знаменитого белого «Кадиллака-Визон» Орландо.
Крикнув что-то на испанском в сторону запертой двери, Орландо вынул из-за пояса тяжелую «беретту» и, нервно дергая щекой, повторил для меня, по-английски:
— Она должна это слышать, русский.
Когда я увидел черный зрачок среза ствола, душа моя умерла за мгновение до выстрела. И жизнь промчалась передо мной рекламными роликами самых ярких эпизодов…
Последнее, что я увидел, была вспышка огня, которым озарился зрачок…
— Черт!.. — прокричал я, хватаясь за глаз. — Да неужто ты стрелял в меня, кретин?!
В мозг ударила такая боль, что я уже не обращал внимания на другие выстрелы, оглушающие шелест прилива.
Усевшись на пол, я дождался, пока стихнут истеричные крики Линды — ее увозили на «Кадиллаке» подальше от этого места. Все, что она должна была увидеть и услышать, она увидела и услышала. Все остальное не ее ума дело.
— Это гильза, — виновато, словно это он стрелял, объяснил негр и заботливо поднял меня с пола. — Синьору в глаз попала гильза.
Прослезившись, я посмотрел на этих двоих. Парочка дебилов…
— Вы не будете возражать, если я открою окно? — спросил Орландо. И объяснил, почему это его так волнует: — Меня всегда подташнивает от пороховой гари.
Я кивнул и снова занялся глазом. Промыв его под краном, я осмотрел рану в зеркале. Синяка не будет. Будет кровоподтек во все глазное яблоко.
— Вы сделали то, что я просил? — я смирился с видом и щелкнул зажигалкой.
— Паспорт на имя гражданина Австралии Джека Берда. Страховка, водительское удостоверение, — Орландо бросил на стол серый пакет и срезал карманными ножницами конец сигары. — Как договаривались. Чем похвастаетесь вы?
— Это не все, — не расслышав последней фразы, заметил я, усаживаясь на тумбочку и потирая глаз.
— Я забрал из больницы для бездомных труп. Ему тридцать лет, он белый. Какой-то швед, мечтавший разбогатеть в Бразилии и кончивший запоем. Через час его сожгут на берегу, но прежде чем он переместится из рая в ад, мне нужно получить от вас кое-что.
Я с наглостью русского выложил на стол свой заграничный паспорт, бумажник с мелочью и водительское удостоверение.
— Признаться, я не это хотел бы сейчас увидеть, — выдержав паузу, Орландо смахнул все и уложил в свой карман.
Найдя здоровым глазом пепельницу на столе, я дошел до вешалки и сдернул с нее пиджак.
— Это чек, — разочарованно констатировал Орландо. Его гавайская рубашка нервно заиграла на мышцах.
— Верно, это чек, — согласился я. — Неужели ты думал, что я соглашусь быть сожженным вместе с этим бродягой?
В бунгало повисла такая тугая тишина, что ее можно было резать ножом. И все расслабились, когда Орландо расхохотался и пригрозил мне пальцем.
— Ты умный парень, русский!
— Я подпишу чек за мгновение до того, как подам у стойки регистрации документы на рейс до Нью- Йорка.
Негр похлопал меня по плечу, Орландо покачал головой.
— Но что ты будешь говорить, когда тебе начнут задавать вопросы о Розалинде и дерзком русском? — спросил я, любуясь огоньком сигареты в полумраке комнаты.
— Пятьдесят тысяч долларов помогут шефу полиции Рио начать бесконечный розыск неизвестного лица, совершившего убийство русского туриста, — объяснил Орландо тоном человека, хорошо разбирающегося в мотивациях поведения представителей полиции Рио.
— Господи, я как будто и не уезжал из Москвы…
Аэропорт Рио похож на муравейник. Выражаясь языком начинающих беллетристов, можно сказать, что он был большой и шумный.
— Мне нужно позвонить.
Орландо кивнул негру, который с самого утра сопровождал меня даже на толчок, и тот поплелся следом, как мастино неаполитано Щура. Сняв трубку, я сверился с цифрами на визитке и набрал номер. Минуту трубка молчала, после чего раздался знакомый мне голос.
— Hello!
— Кэрри, здравствуйте! Это ваш московский друг Джек. Как поживаете?
— Джек! Боже мой, вы позвонили! — и, чуть глуше: — Фрэнк, спеши сюда, это Джек!..
— Вы обещали показать свой дом в Нью-Йорке, Кэрри, — напомнил я.
— Вы собираетесь в Нью-Йорк? — спросил по параллельной линии Фрэнк.
— Я буду в «Большом Яблоке» через пятнадцать часов. Хотел вас спросить, Фрэнк, не хотите ли принять в свою компанию партнера с долевым участием миллионов в семьдесят?
— Этот вопрос требует разборчивого диалога…
— Я для того и лечу.
— Тогда до скорой встречи, Джек.
И я поставил под чеком подпись за мгновение до того, как отдал регистратору билет до Нью- Йорка.
— Триста тысяч долларов, Орландо, — протягивая серый купон местному дракону, сказал я. — Было очень, очень неприятно познакомиться.
— Удачи, русский, — он хлопнул меня по плечу и, обрастая с каждым шагом свитой, пошел к выходу.
Любуясь, как тают подо мной облака, мне почему-то навернулись воспоминания Бунина о Чехове. Уже став тем, кем мы его знаем, Антон Палыч сказал Ивану Лексеичу:
— По-моему, написав роман, следует вычеркивать его начало и конец. Тут мы, беллетристы, больше всего врем… И короче, как можно короче надо писать!
Как будет выглядеть конец этой истории, я представления не имею, а потому и врать не буду. Что же касается второго совета Чехова, то я принимаю его незамедлительно.
До свидания, Рио. Здравствуй, Нью-Йорк.