знаменитом романе 'В лесах', что был одной из любимейших книг Клюева, - как в лесах Заволжья и вообще на Севере, где по недостатку церквей народ меньше, чем в других местностях, подвергся влиянию духовенства. Плачеи и вопленицы - эти истолковательницы чужой печали - прямые преемницы тех вещих жён, что 'великими плачами' справляли тризны над нашими предками. Погребальные обряды совершаются ими чинно и стройно, по уставу, передаваемому из рода в род… Одни плачи поются от лица мужа или жены, другие от лица матери или отца, брата или сестры, и обращаются то к покойнику, то к родным его, то к знакомым и соседям. И на всё свой порядок, на всё свой устав… Таким образом, одновременно справляется двое похорон: одни церковные, другие древние старорусские, веющие той стариной, когда предки наши ещё поклонялись Облаку ходячему, потом Солнцу высокому, потом Грому Гремучему и Матери Сырой Земле'.
При том, что в семье хранятся все предания, все заветы староверчества, и 'Житие' Аввакума, и 'Поморские ответы' - настольные книги ('Раскол бабами держится, - писал тот же П. И. Мельников, - и в этом деле баба голова, потому что в каком-то писании сказано: 'Муж за жену не умолит, а жена за мужа умолит') - немало в доме и 'отреченных' книг, тайных, чернокнижию принадлежащих. Здесь и 'Шестокрыл' итальянского еврея Эммануэля-бар-Якоба, составленный из шести крыл - хронологических таблиц иудеев (описание книги было издано в 1887 году). Здесь и 'Новый Маргарит', составленный Андреем Курбским, и скопческие величальные песни о Петре Искупителе…
В 'Песни о великой матери', писавшейся на рубеже 20-30-х годов, этом дивном эпическом сказании о праотцах, предках, духовных наставниках и о матери (во многом по её рассказам), Клюев воссоздаёт 'круг' своего домашнего чтения:
Здесь, уже в поэтическом тексте, добавляется 'Сказание о двенадцати снах царя Мамера' в русском переводе с персидского, эсхатологическое толкование снов о конце мира и пришествии антихриста, бытовавшее в старообрядческой среде; добавляется 'История иудейских войн' Иосифа Флавия (выдержки из неё присутствовали и в 'Цветнике странническом' - культовой книге старообрядцев-бегунов), 'Виноград российский' Семёна Денисова - ещё одна культовая книга староверов, 'Аврора' Якова Бёме, Веды, китайский гороскоп… Ясное дело: поэма - не документальное свидетельство и даже не автобиография. Ну как тут не скажешь - всё придумал, всё сочинил, сам начитался со временем, а мать-то тут при чём?
При том, что семья Клюева была книжной семьёй, как издавна велось у староверов. 'Старообрядцы, - писал Ф. Е. Мельников, - в общей своей массе были всегда грамотнее и культурнее никонианской массы. Николаевская эпоха особенно ярко отличалась этим различием. В то время были созданы в каждой губернии особые комиссии для обследования умственного состояния местного населения. Весьма показательны обследования Нижегородской комиссии: 'Подъезжаем, - пишут члены комиссии, - к селу, спрашиваем название его. 'Василевы', - отвечают.
- Кто живёт? - Раскольники. - Грамотные есть? - Все грамотны. И, действительно, оказывается, сплошь грамотны. Едем дальше.
- Что за деревня? - Сукино. - Кто живёт? - Православные. - Есть грамотные? - Один деревенский писарь. И так - по всей губернии', - удостоверяет губернская комиссия'.
Это было, естественно, не в одной нижегородской волости. На Севере издавна установилось истовое отношение к книге, как к священному дару. С Выгова повелось, от Соловецких старцев. И не только к рукописным книгам, не только к старым спискам 'Жития' и 'Посланий' Аввакума, к книгам 'отреченным', но к новым изданиям тех же аввакумовских сочинений или 'Истории Выговской старообрядческой пустыни' Ивана Филиппова, вышедших уже в государственных типографиях при Александре II.
'По тропинкам, что нам не знакомы', как пелось в одной старой песне, шли староверы и сектанты разных толков к своим единоверцам, передавая из рук в руки, из общины в общину 'отреченные' книги и 'отреченные' списки. Рукописи и старопечатные книги ходили по рукам, доставлялись учёными скрытниками - и их собственные сочинения, и 'История об отцах и страдальцах Соловецких', и 'Виноград российский', и жития наставников Выга, и рукописные сочинения староверческого идеолога и писателя Игнатия, доказывавшего правомерность и угодность Богу 'самоубийственных' смертей во время гонения на веру, а также скрытнический 'Цветник' старца Евфимия… Разные списки приносили с собой и 'бегуны', для которых само государство было 'от антихриста'. 'С Воронограем список Вед' не случаен в клюевской биографии. И хоть далеко ещё до первых стихотворных подступов к 'Белой Индии', а уже слышано и позднее читано, как великий бог Индра разделил своей властью небо и землю, надев их, как два колеса, на невидимую ось, что укреплена в небе Полярной звездой ('нерушимой, неколебимой' - Дхру-
вой). И слушано предание о том, что в незапамятные времена здесь, на Севере, родились эти сказания, на благодатной земле, хранящей множество удивительных тайн.
Олонецкая губерния оставалась своего рода чудодейственным краем ещё долгое время. В. Копяткевич писал в 'Известиях общества изучения Олонецкой губернии' уже в 1914 году: 'Олонецкий край… дорог в особенности тем, что в нём не только приходится
