И Бог мне ответил тревожно: 'Мой агнец небесный, прости, Россию спасти ещё можно. Тебя невозможно спасти!
Заснул ты у самого края В раю и упал с небеси…Коль нет ностальгии по раю, То боль за Россию неси'.
Городская ласточка - воронок Поутру срывается с каланчи. К полотну небесному, как челнок, Пришивает солнечные лучи.
О, моя божественная швея!
Без тебя бы мир стал уныло сер.
Льётся песня ласковая твоя
Ручейком жемчужным с небесных сфер.
На лету подхватишь ты Божью нить (В вышиванье золотом знаешь толк), Чтобы этой нитью соединить Грубый холст земной и небесный шёлк.
Помогаешь Матери Божьей ты Плащаницу Господу Сыну шить. Без тебя весной небеса пусты, А с тобою солнечно в мире жить.
Без тебя я был бы - рогожный тать, Наломал бы для ада немало дров. А с тобой - небесная благодать, Богородицы золотой покров.
Вышиваешь Господу ты венок. Яснокрылым ангелам ты родня. Городская ласточка - воронок, От небесных дел не отринь меня!
Заметался по рекам Синий пламень воды. Небеса звёздным млеком Окропили сады.
Вишни млечными стали, Всем явив свою стать. И на цыпочки встали, Чтобы небо достать.
Красным девкам на зависть Шепчут в сладком бреду: 'Наши ветви плескались В небесном пруду…'
С благодарною дрожью Сообщают кусты, Что на них млечный дождик Снизошёл с высоты.
И чему тут дивиться, Коль на Млечном пути Даже малая птица Пьёт с небесной горсти.
У небесной державы Порядок таков. Пьют деревья и травы Молоко облаков.
Кто-то скажет: 'Из лужи!' - И будет не прав. Взгляд добрее и глубже У деревьев и трав.
Разливанною трелью Разошлись соловьи Над земной колыбелью Вселенской любви.
Потому-то сегодня И мне не до сна… Колобродит, как сводня, За окошком весна.
А люди, как в лучшее время, В хорошего верят царя. Он вступит в звенящее стремя, Народную волю творя.
Плащом небеса занавесит, Щитом остановит раскол. Продажных и лживых повесит, А подлых посадит на кол.
От хвори, напасти и порчи Избавится русский народ, Когда ему царские очи Сверкнут у Кремлёвских ворот.
И праведный мир воцарится На отчей земле на века. И вдосталь родная землица Накормит тогда мужика.
А если лихие бояре Народ не желают любить?…На то и даны государи, Чтоб головы пёсьи рубить.
/Г/ГУ/
АЛЬБЕРТ ЛИХАНОВ СЛЁТКИ
Владимир Даль
Часть первая ХМУРОЕ ДЕТСТВО 1
И так бывает.
Не материнское лицо он запомнил первым в жизни своей, а братово. Может, оттого, что Бориска, из любопытства, наверное, то и дело к нему в младенческий кулек заглядывал? Смотрел на крохотного Глебку, и тот, если, к примеру, ревел, хандрил, ежился от малых своих и первых неудобиц, сразу, будто суслик в поле, замирал, даже и глазенками шевельнуть не желал - моргнуть там или скособочиться, а глядел на человеческое существо
старшего возраста с удивительной радостью, с доверием и непонятной готовностью внимать и радостно подчиняться.
Хотя чему он мог подчиняться, младенец-то?
Бориска тоже испытывал странное, до сих пор с ним небывалое. Интерес? Нет, это ощущение было посложней всякого любопытства, оно и обреталось где-то в глубине - разве же не забавно разглядывать это толстое пузичко, крохотные ручки, которые, напоминая бутоны маленького, нераспустившегося пиона, заканчиваются сжатыми кулачками. А кривоватые ножонки с нежной, из шелка сшитой кожицей крохотных ступней? А озорной петушок, всегда неожиданно, даже по-хулигански, пускающий напористые, спешащие фонтанчики? А ушки, розовые на просвет, наверное, еще безо всяких хрящиков, Божьи крендельки, слепленные волшебным мановением, чтобы внимать голосам взрослых, воробьеву чириканью за форточкой, опасному гулу толстой, случайно залетевшей мухи?
Но еще и чмоканью большого создания, склонившегося над кульком в старенькой кроватке, - а чего чмокать-то? - хмыканью, странным звукам человеческой речи, пока что не имеющей содержания, но уже
