храбрость, сочинил «Военную песню». Можайский запомнил стихи:
Он знал их, верных сынов отечества, знал великодушного и мужественного Сергея Волконского, умнейшего Николая Тургенева, пламенного Владимира Раевского. Знал чудо-богатырей, храбрых и верных солдат Суворова и Кутузова.
Сколько их вокруг, верных сынов России, и долго ли им «дремать в покое»? Когда поднимутся «зиждители свободы» и низвергнут тиранию и деспотизм?
Об этом думал Александр Можайский в жаркий, июльский день 1820 года, слушая песни косарей.
ЭПИЛОГ
«Нынче утром Катенька вошла в мою комнатку и обняла меня и поцеловала в губы. Не сразу понял я, что означает эта ласка, а потом пришло в голову, что сегодня исполнилось ровно десять лет нашей жизни в Сибири.
Зимнее солнце освещало мою комнату, весело заглядывало в маленькое, занесенное снегом оконце, косые багряные лучи падали на бревенчатые стены, на стол, на листы моей заветной тетради.
С неделю назад разыскал я ее, перечитал то, что урывками, от случая к случаю, записывал в Лондоне, в Копенгагене, и посетовал на себя: сколько было видено и каких только событий не был я свидетелем, а что осталось в моей памяти и что осталось в моих записях? Надо мне благодарить Катеньку, отыскавшую эту тетрадку в старом хламе. Удивительно, как не забрал ее вместе с бумагами жандармский офицер, приезжавший в Васенки.
Ну как бы там ни было, придется, видно, мне, коли буду жив, записать кое-что из упущенного мной. Пусть останется в назидание потомкам, ежели потомки поинтересуются, как жил и что видел на своем веку гвардии капитан Можайский, государственный преступник (право не знаю, какое звание мне дороже).
Однако годы летят. На баррикадах Парижа нашла свою гибель деспотическая и тупая власть короля Карла X, на престоле сидит Луи-Филипп, сидит, как сказано придворными, не потому, что он Бурбон, а несмотря на то, что Бурбон.
Отсюда, из поселка в глубине тайги, не видно, как клокочут стихии, как живут парижские простолюдины.
Давно умер мой друг Вадон, и некому мне растолковать, благоденствует или прозябает в нужде французский народ и достиг ли, наконец, власти парижский лавочник… Что до моей отчизны, то тяжко признаться — схоронены наши святые надежды, крестьянин по-прежнему в рабстве, гатчинский дух царствует в образе младшего брата Александра Павловича — Николая и наместника в Польше — Константина.
Польша — страдалица. Друзья наши, поляки, те, что вместе с нами несут кару за четырнадцатое декабря, к вам обращаю я мое слово: сколько бы ни стремились к добродетели господа масоны, но ни ритуал, ни ветхие измышления о храме Соломоновом не удержали членов ложи от целей политических, от стремлений к общей вольности.
Пестель, Сергей Муравьев-Апостол, благороднейший и мужественный Сергей Волконский, Бестужев- Рюмин, Борисов 2-й открыли сношения с поляками и заключили договор о взаимных действиях в 1824 году.
Русские и поляки сошлись в самом важном:
«Главное дело — это на обоюдных правилах устроить восстание, не в отвлеченных мыслях, а на деле; мы начнем и вы начинайте».
Прошло пять лет с того дня. Однажды к Катеньке на огород пришел конвойный солдат и принес записку от ссыльного. Солдат сопровождал партию ссыльных польских повстанцев. На клочке бумаги я прочитал: «За нашу и вашу свободу». И буквы «С. П.».
Так я получил последнюю весточку от друга моего Стефана Пекарского.
…В 1830 году, когда в Польше разгорелось восстание против деспотизма Николая, друзья и братья — поляки — почтили память погибших за нашу и их свободу. 13 января, при огромном стечении народа, в Варшаве состоялась панихида по казненным декабристам.
И ссыльный поэт наш откликнулся из своего изгнания:
Пять мучеников взошли на эшафот, другие еще томятся во глубине сибирских руд, однако сбываются предсказания Павла Ивановича Пестеля, сбывается вещее его слово: «Главное стремление нынешнего века состоит в борьбе между массами народными и аристократами всякого рода, как на богатстве, так и на правах наследственных основанными».
…На тихом, забытом кладбище, над рекой Окой, недалеко от Москвы, есть могила, помеченная 1857 годом. На чугунной плите отлиты эмблемы — георгиевский крест и порванные цепи. Ниже — имя: «Александр Платонович Можайский». И как ни старалась чья-то злая рука, но можно прочитать надпись:
«Верный сын отечества».
Л. В. НИКУЛИН
Лев Вениаминович Никулин — представитель старшего поколения советских писателей — работает в литературе более сорока лет. Он начал литературную деятельность как поэт и автор статей об искусстве. С 1919 года Никулин работает в политических органах Советской Армии и одновременно в красноармейской печати.
В годы гражданской войны он выступает с рассказами, сатирическими стихами и статьями, сотрудничает в только что возникшем журнале «Красноармеец» и газете «Красный Балтийский флот». В 1921 году Никулин уезжает в составе советской дипломатической миссии в Афганистан. Пробыв в Афганистане более года, по возвращении в Москву Никулин опубликовывает сборник очерков «14 месяцев в Афганистане», а позднее, в 1925 году, пишет советский приключенческий роман «Дипломатическая тайна» который был одобрительно оценен Алексеем Максимовичем Горьким. С этого времени Горький следит за работой писателя. Его помощь имеет огромное значение в дальнейшей литературной деятельности Л. В. Никулина.
Наиболее значительные произведения Никулина: двухтомный мемуарный роман «Время,
