Нет, дорогой сэр Хью. И не уговаривайте меня. Я подам жалобу в Звездную палату.1 Да будь он двадцать раз сэром Джоном Фальстафом, он не смеет оскорблять меня, эсквайра Роберта Шеллоу!
Мирового судью в графстве Глостершир, и coram2.
Да, племянник Слендер, и cust — alorum3.
Да, и сверх того еще ratulorum4. И природного дворянина, ваше преподобие, который подписывается armigero5. Да, да, на всех счетах, приказах, квитанциях, обязательствах: armigero!
Что? Да, ты прав, племянник Слендер, ты совершенно прав, — судью и природного дворянина, который носит свой герб по крайней мере триста лет.
Все наши покойные потомки были джентльмены, и все наши будущие предки будут джентльмены. Они носили, носят и будут носить двенадцать серебряных ершей на своем гербе!6
Двенадцать серебряных вшей на своем горбе?
Да, на своем старом гербе!
Я и говорю, на своем старом горбе… Ну что ж, человек давно свыкся с этой божьей тварью и даже видит в ней весьма хорошую примету: счастливую любовь, говорят.
Я имею право рассчитывать по крайней мере на четверть этой дюжины. Не так ли, дядюшка?
Женись — и ты получишь свою долю.
И будешь носить ее на своем горбе. Но, впрочем, это не относится к делу. По простому разумению моему, если сэр Джон Фальстаф оскорбил вас, мистер Шеллоу, — мой долг служителя церкви уладить дело миром.
Нет! Этим делом займется королевский совет! Это больше, чем оскорбление. Это мятеж!
Королевским советникам не подобает заниматься мятежом. В мятеже нет страха божия. А королевские советники любят страх божий и не любят мятежей. Примите это к сведению, сэр.
Клянусь жизнью! Будь я помоложе, я бы просто взялся за меч, и дело с концом!
А еще лучше взяться за ум, и дело с концом. Тем более что мне на ум приходит мысль, которая, быть может, принесет вам умиротворение. Анна Пейдж, дочь мистера Пейджа, прекрасная девица.
Анна Пейдж? Помню, помню. У нее каштановые волосы, и говорит она так тонко-тонко, ну, как все женщины.
Это лучшая девушка на свете! Семьсот фунтов стерлингов чистыми деньгами и много фамильного золота и серебра… Все это оставил ей дедушка на смертном одре, — да уготовит ему господь радостное пробуждение. И она вступит во владение своим приданым, чуть только ей исполнится семнадцать лет. Вот я и думаю: не лучше ли нам бросить споры да раздоры и…
Вы говорите, дедушка оставил ей семьсот фунтов?
