- А ты кто?
- Какая разница? Лезь. У меня тепло.
- Манька, - равнодушно говорит хозяйка, - смотри у меня...
- Тебя не спросилась, - говорит Манька с печи. А рука ее гладит меня, гладит. - Лезь сюда.
- Обожди, ботинки сниму.
- Лезь. Какая разница?
Вдруг услышат?.. 'Где ваша дочь, мадам?..' Вдруг услышат... Вот тебе и дочь!.. Возле Маньки тепло. Если я прикоснусь к ней, все полетит к черту. Манька... Неужели так и называть?
- Тебя как зовут?
- Мария Андреевна...
Вот тебе раз! Как же так... У нее горячий упругий живот, руки маленькие, цепкие.
- Сколько вам лет?
- Шестнадцать. А что?
- Тишшше...
- А что? А что?
- Услышат...
- Пусть... Иди поближе.
- Манька, - говорит хозяйка, - ой смотри, Манька...
- Сама разберусь, - говорит Манька. А внизу покашливает Сашка Золотарев. А Коля говорит:
- Хозяйка, а тебе не холодно?
А Мария обвилась вокруг меня, и уже не понять, где я, где она. Все перепуталось.
- А сердце-то у тебя ой как бьется, - смеется она прямо в ухо, испугался, что ли? А Коля спрашивает:
- Тебе не холодно, хозяйка?
Так просто? И Нина вот так же? И все?..
- Ты что, неживой, что ли?
- Пусти меня.
- Да уж я шучу, дурачок...
- Пусти, Мария...
- Мария... - говорит хозяйка, - как же, Мария. Дура белобрысая, а не Мария.
- Пусти, хуже будет.
- Ну давай так полежим, ладно?
- Пусти...
- Ну и вались на свою лавку, раз тебе с людьми тесно.
...На лавке - прохладно. Сашка покашливает. Коля говорит из своего угла:
- Хозяйка, замерзла ведь в тряпье-то. Хочешь, шинелью накрою?..
...Кто-то ходит по хате. И что-то шепчет. Это тихий торопливый шепот. Слов я не разбираю. Это, наверное, Мария там, на печке. А может быть, это хозяйка. А может быть, это и не шепот, а тишина. Но кто-то всхлипывает. Как трудно, наверное, в этом маленьком поселке. А меня завтра засмеют. Засмеют, засмеют! И поделом мне. Сама просила. Уговаривала... Засмеют. Утром встану пораньше, пойду в другую хату, или в штаб пойду, или в машину пойду... А она как огонь горячая. Мария Андреевна. Она первая смеяться будет. Шестнадцать лет... Коля про таких говорит 'кровь с молоком'... А кто-то и в самом деле плачет. Или это за окном?
- Кто это? - спрашиваю я.
- Не ори, - говорит хозяйка, - лег и спи.
Это у меня бред. А меня засмеют, засмеют... И все-таки кто-то плачет. А может быть, это Мария смеется?..
Утром Сашка Золотарев говорит:
- Похоже, что здесь припухать. Комбат картошку ест. Машины разбиты.
Сашка уже умылся. От него пахнет морозом. Щеки у него, как у ребенка, пунцовые. Уже успел все разузнать. А Коля спит. А в хате - ни Марии, ни хозяйки.
- Что ж с нами теперь будет? - спрашиваю я.
- А ничего не будет, - говорит Сашка, - подождем новую технику - и снова.
- А машины побиты?
- Начисто.
- А кухня работает?
- Какая там кухня...
Сашка достает из мешка три пачки горохового концентрата.
- Вот выдали. Будем варить. Колю-то будить надо. Вставай, Мыкола!
И вдруг входит хозяйка. И снимает платок с головы. И я вижу, что она совсем молодая. И красивая.
- Вставай, Мыкола, - говорит Сашка. Но Коля спит.
- Зачем будишь-то? - спрашивает хозяйка. - Пускай его спит. Устал ведь.
Она говорит строго очень, а сама все на Колю смотрит.
- Давай сварю, - говорит она и берет у Сашки концентрат.
...Мы сидим за столом. Мы молчим. Едим похлебку гороховую. Мы едим деревянными ложками. А у меня ложки нету. Вот уйдем отсюда, и достану я свою дощечку. А уж этой деревянной сейчас поем. Давно ложки у меня не было... Мы едим гороховую похлебку, хлеба нет. Коля ест медленно. Изредка на хозяйку посматривает. А она сидит напротив. И тоже иногда на него глядит. И все. А я жду, что Мария вот-вот начнет смеяться. А она и не смотрит на меня. Я сейчас только и разглядел ее как следует. Она курносая такая. И лицо широкое. И на лоб смешная челочка спадает. А на носу несколько крупных не то веснушек, не то просто родинок.
- Ну как, конопушечка, - говорит ей Сашка, - как жить дальше будем?
- Проживем, - говорит Мария.
- Вкусная штука получилась, - говорит Коля и смотрит на хозяйку.
- А что это вы друг на друга и не похожи вроде? - спрашивает Сашка. Живете вместе, сестры как будто, а не похожи...
- А мы и не сестры, - говорит Мария, - мы чужие. Просто живем вместе.
- А похлебочка-то ничего получилась, - говорит Коля. И смотрит на хозяйку. А она ничего не говорит. И вдруг входит Шонгин.
- Ну вот, принесло, - громко говорит хозяйка.
А Шонгин садится на табурет.
- Много народу побило, - говорит он, - и раненые есть. Увезли. - И достает кисет.
- Покурим? - спрашивает Сашка.
- А чего курить? - говорит Шонгин. - Тут и на одну не наберется. - И показывает кисет.
- А ты где спал, Шонгин? - спрашивает Коля.
- А я и не спал, - говорит Шонгин, - раненых больно много было. Пока всех подобрали - и утро.
- Сейчас бы покурить, - говорит Сашка.
- Покури, покури, - говорит Шонгин и затягивается. Он пускает большие клубы дыма. И говорит: - Вот зашел поглядеть, как вы тут.
А хозяйка наливает в чашки молоко. И Коля говорит:
- Слышь, Шонгин, концентрату тебе не хватило. Может, молока попьешь?
- Козье молоко, - говорит Мария.
- А я уже ел, - говорит Шонгин, - ел. Гургенидзе ранило. Я супу сварил ему и себе.
Бедный маленький грузин. Совсем мальчик. С вечной каплей на носу. 'Попадалься - не попадалься...'
- Сильно его, Шонгин?
- Приблизительно ничего себе, - говорит Шонгин, - на машине лежит, на последней. Сейчас повезут.
