Все это – у меня на коленях, словно моток пряжи.
Герцог, Губерт Внезапный, король мгновенных решений, что же ты медлишь?!
Из окна второго этажа советник Беркадор видел, как сивилла подняла глаза. Прежде чем уставиться в небо, она мазнула взглядом по башне, и советник почувствовал себя нагим на площади. Сотни людей смотрят на тебя, лишенного шапки из меха выдры, и накидки с оторочкой, и бордовой мантии, и плаща с гербом: дай совет, говорят они. Тянут руки: кинь милостыньку! Ты умный, ты знаешь жизнь. Скажи, как быть. Вечный Странник высоко, Нижняя Мама глубоко, а ты здесь: без штанов, без чинов, какой есть. Карл Беркадор, ты умеешь советовать, стоя голым в центре площади? Ведь это проще простого: вязать и разрешать, разделять и властвовать – всей разницы, что нельзя остаться в тени. Надо говорить под солнцем, указывать под солнцем, зная, что уйти некуда. Верный, честный, преданный Карл, ты и сейчас – на втором этаже, из окна, из-за шторы, а площадь ждет, когда ты спустишься, сбрасывая на ходу одежду…
Карл Беркадор с силой толкнул створки окна, и они распахнулись.
Настежь.
Стекла зазвенели так, словно окно открыли впервые за сто лет.
– Ребенок, – вторя звону, сказал Губерт Внезапный, самый безумный герцог из рода д'Эстремьеров. Он сильно сутулился; казалось, у стройного герцога вырос горб. Каждое слово давалось ему с трудом: каждое слово было колесом кареты, увязшей в грязи, но кучер уже занес кнут над спинами лошадей. – Память у меня есть. Другой не надо. Спасай ребенка, Бруно. Если сможешь…
Бруно Духовидец кивнул. Склоняясь над Хендрикой Землич, он знал, как остановить погружение в омфалос. Остального он не знал. Но странный кураж, явившись свыше, плавился в душе Бруно, делаясь звонкой сталью: сейчас маг согласился бы принять роды хоть у умирающей, хоть у мертвой женщины. Маятник плясал тарантеллу, в сумрачных основах прятались солнечные зайчики. Вера сына в отца текла к Бруно от мальчишки, стоявшего у входа в башню; текла через двор, как могла бы течь через годы и десятилетия.
Можно умереть давным-давно.
Это неважно.
Главное, чтобы ребенок родился здоровым.
– …Сударыня, ваш прогноз?
– Крепость в осаде, смятенье в небесах, супруг у ложа роженицы… Примерно пятьдесят на пятьдесят. Точнее сказать не могу.
– Не нужно точнее. Это просто замечательно, сударыня мантисса!
– Почему?
– Совсем недавно у нас не было ни единого шанса. А теперь – целых полсотни! Приступим. Времени действительно маловато. Вы поможете мне?
– Почту за честь, ваше чернокнижие. Что надо делать?
– Станьте здесь и будьте готовы. Нет, лучше прилягте. Да, прямо на землю. Ваша светлость, возьмите мою мантию, скатайте и подложите сивилле под спину. Потом сядете у ног, чтобы она могла упереться…
– Зачем? Это не я рожаю, это Хендрика…
– Милочка, помолчите. Хендрика слишком слаба. Будете обеспечивать родовые изгоняющие усилия…
– Что?
– Тужьтесь за нее, а я создам передачу мышечных толчков на роженицу! Ага, воды отошли… рановато, замечу… ну да это к лучшему, мы спешим…
– Давайте я…
– Простите, молодой человек, но речь идет не о гнилом зубе. Нам с вами лучше молча исполнять приказы гроссмейстера. Он знает, что делает.
– Надеюсь, что знает…
– Ах'нуар рабайард ауксилиум вита дхаммунг! Витализ в норме, сердцебиение… разгоняю процесс… mobilis in mobile… Р'янна корпорис дзетта маддух! Хорошо, теперь стабилизация при ускорении…
– Я держу экстерн-форму. Делайте распределение.
– Спасибо, милочка, но поберегите силы. Они вам еще понадобятся. Цервикальный канал расширен… полтора пальца за область внутреннего зева… мало! Мало! У нее узкий таз… пошла фаза изгнания…
– Овал Небес!.. как больно…
– А что вы думали?! Ничего, доведется самой рожать, будете знать заранее…
– Тетушка Эсфирь говорила, что при родах кости таза расходятся…
– Что она знает, ваша тетушка! Еще Везалий в «De corporis humani fabrica libri septem» доказал, что тазовые кости соединены неподвижно… как же не хочется цесарить…
– А про вашего Везалия писали: 'Чудовище невежества, неблагодарности, наглости… пагубнейший образец нечестия…' Ох, больно-то как!..
– Милочка, если хотите цитировать – кричите погромче. Тужьтесь и кричите! А я передам на Хендрику: все-таки рожать ей, не вам…
– Хорошо, гроссмейстер.
