Амфитрион искоса глянул на подошедшего Сфенела. Слушаешь? Вот она, твоя «политика»: на телегах в Тиринф едет. — В итоге расплатились с лихвой. Ну и Питфей расщедрился…
За Сфенелом увязалось все семейство младшего Персеида. Жена смеялась, всплескивая руками. Дочки бросились к повозке, груженой трофеями: щупать и восторгаться. Сфенел хмурился: зависть грызла сердце.
— Папа, мама! Смотрите, какой пояс!
— Красненький!
— С бахромой!
— Братик Амфитрион! Можно мне…
Амфитрион махнул рукой: бери, не жалко!
— Кыш отсюда! — суровый окрик Сфенела превратил дочек в испуганных цыплят. — Вы что, нищие? Отца позорить вздумали?! Попрошайки!
— Медуза! — опомнилась жена. — Алкиона! Идите к маме…
Алкиона отошла, надув губки. Прижалась к матери, с обидой зыркая на отца. Малышка Медуза заупрямилась — и огребла пониже спины тяжкой отцовской ладонью. Захныкав, она бегом присоединилась к сестре.
В воротах объявились Алкей с Лисидикой.
— Это все твое, сынок?
— Мое, мама. Наше!
— Ты стал совсем взрослый…
Лисидика глядела на сына с гордостью и удивлением. «Неужели это ты? — читалось на материнском лице. — Мужчина, воин? Победитель? Давно ли я заставляла тебя взять в Аргос новый хитон, чтоб ты не выглядел голодранцем…»
— Проезжай, не задерживай! — деловито распоряжался советник Филандр. — Добро — в кладовые, там уже ждут. Овец — на северный выгон, к пастухам. Лошадей — на Пирейскую луговину… Куда прешь! Сказал же: скотину — к пастухам! Да не тебя, болван, а коров! Передайте, чтоб с нашими не смешивали. Посчитать надо будет…
Смех, крики, грохот телег. Ржание лошадей и мулов. Запахи конского пота, дегтя, свежего навоза. Радуга тканей и одежд, навалом лежащих на повозках. Амфоры с вином. Мешки с пшеницей и просом. Солнце подмигивает с пузатых боков чаш и кубков, с панцирей и шлемов. Медь, бронза, серебро. Золото.
Богатая добыча.
Амфитрион улыбался. Всем и каждому. Возничим и их лошадям. Тритону. Дядям. Маме. Хлопал по плечам соратников, охранявших обоз. Война закончилась. Он дома. Все хорошо. Все замечательно! И пусть кто-нибудь вспомнит ему дедушку Пелопса! Пусть кто-нибудь скажет, что он — проклятый!
Взгляд отца ударил его, будто гром.
Алкей стоял в стороне, опираясь на посох. Щурился, сплевывал пыль, скрипящую на зубах. Даже, вроде бы, смеялся. Но старший сын Персея был
Амфитрион встал рядом.
— Знаешь, отец… Поеду-ка я в Микены с дядей.
— С дядями, — поправил Алкей. — Сфенел тоже едет. Зачем это тебе?
— Хочу увидеть, что там за парочка. Чем дышат…
Алкей долго молчал.
— Хотел бы я знать, чей это поступок? — наконец сказал он. — Воина или правителя?
Позже, когда колесницы сына и братьев скрылись за холмами, и дорога опустела — Алкей, кряхтя, вернулся во дворец. Ему помогал дюжий раб — считай, тащил волоком. Время перевалило за полдень, но Гелиос медлил склониться к западу. День тянулся и тянулся. У басилея оставалось еще много дел.
9
— Спасите! Пропадаем!
Гонец, безусый мальчишка, размазывал слезы по щекам. Одежду его составляла пыль. Она коркой налипла на голое, потное тело, превращая гонца в глиняного истукана. Впору поверить, что в Тиринф примчался не человек — свистулька, сделанная гончаром для забавы.
— Спасите…
— Толком говори! — рявкнул Алкей.
Басилей Тиринфа был не в том расположении духа, чтобы вникать в дрязги черни. Межу на поле передвинули, свиненка украли; сельская дурочка родила от сатира, у младенца рога на заднице…
И тут гонец выдал толком:
— Пираты!
— Кто? — не поверил Алкей.
— Телебои!
— Где?
— В Навплии! Пропадаем…
— Много?
— Много! Целая ладья…
— Одна ладья?
— Здоровенная… спасите…
Вокруг загомонили. На побережье близ Тиринфа еще не видели пиратов. «Началось? — вздрогнул Алкей. — Обломилось в Орее, решили здесь остров отхватить?» Он начал судорожно вспоминать ближайшие острова в Миртойском море. Питиус, Гидра… Питиус у самого входа в Арголидский залив! Золото песка, зелень сосен; благоухание мяты и розмарина. Отец в детстве возил Алкея на Питиус. Остров крошечный, но для телебоев сойдет…
«Боги, о чем я думаю?!»
Закружилась голова. Сердце ударило через раз; опомнилось, ринулось вскачь по камням. К горлу подкатил комок. Почудилось: отец рядом. Стоит, хмурится. Ждет. Прости, отец. Я подвел тебя. Я, хромой Алкей, ничтожество, севшее на твой тронос. Лучше бы я всю жизнь просидел на складном табурете. Не злись, отец. С внуком тебе повезло больше.
«Сын уехал в Микены. Брат уехал в Микены. Младший брат, и тот…»
— Пропадаем!
«Послать за ними? Долго…»
— Мой доспех!
Он не узнал свой голос.
— А? — глупо спросили в толпе.
— Доспех! Мой доспех! Шевелитесь, болваны!
— У тебя нет доспеха, — тихо сказала какая-то женщина. Алкей не сразу понял: это Лисидика. Жена, мать его детей. Бледная, как мел, прижав ладони к груди, она в одночасье высохла от страха. — У тебя никогда не было…
— Доспех моего сына! Быстрей!
Кто-то сорвался с места. Он вспомнил парня. Ликий, сын фракийца Спартака, ходил с Амфитрионом на телебоев. Волчонок вырос в матерого волка[15]. Ишь, бежит! Лишь бы доспех оказался впору…
— Опомнись! — шепнула жена.
Нет. Ему померещилось. Лисидика молчала.
