испорченная девчонка!
Когда гости стали расходиться, Сильвия задержала Винэ, — она была вне себя от ярости и жаждала мести; с полковником, который подошел к ней проститься, она была попросту груба. Полковник бросил на Винэ угрожающий взгляд, просверливший стряпчего до самой утробы и словно наметивший подходящее место для пули. Сильвия попросила Винэ остаться. После того как все разошлись, старая дева заявила ему:
— Никогда и ни за что на свете я не выйду замуж за полковника!
— Раз уж вы сами пришли к этому решению, я могу говорить свободно. Полковник мне друг, но вам я больше друг, нежели ему. Рогрон оказал мне незабываемые услуги, а я умею быть таким же верным другом, как и непримиримым врагом. Дайте срок, я попаду в палату, и вы увидите, как далеко я пойду, а уж тогда я изыщу способ сделать Рогрона главноуправляющим окладными сборами. Но поклянитесь мне, что никогда никому не скажете ни слова о нашем разговоре!
Сильвия утвердительно кивнула головой.
— Во-первых, милейший полковник — отъявленный картежник.
— О-о! — воскликнула Сильвия.
— Ежели бы не денежные затруднения — результат его страсти, — он был бы уже маршалом Франции, — продолжал стряпчий. — Так что он способен, пожалуй, промотать все ваше состояние; но, правда, это человек большого ума. А затем не думайте, что супруги могут иметь или не иметь детей по собственному произволу: детей посылает господь бог, и чем это вам грозит, вы сами знаете. Нет, уж если вам хочется вступить в брак, повремените, пока я попаду в палату, и выходите тогда замуж за старика Дефондриля, он будет председателем суда. А в отместку жените брата на мадемуазель де Шаржбеф, я берусь добиться ее согласия; у нее будет две тысячи франков ренты, и вы, подобно мне, породнитесь с Шаржбефами, Поверьте, Шаржбефы еще признают нас когда-нибудь своей родней, — Гуро любит Пьеретту, — был ответ Сильвии.
— Что ж, с него станется, — сказал Винэ, — он даже рассчитывает, быть может, жениться на ней после вашей смерти.
— Недурной расчетец! — сказала она.
— Я же говорил вам, это дьявольски хитрый человек. Жените брата, объявив, что сами намерены остаться в девушках, чтобы все свое состояние завещать племянникам или племянницам. Тогда вы одним ударом расправитесь и с Пьереттой и с Гуро и сможете полюбоваться, как он это примет.
— А ведь вы правы, — воскликнула старая дева, — они у меня в руках! Пусть она поступает в какую- нибудь лавку ученицей, она ничего от меня не получит! У нее нет ни гроша; пусть-ка поработает, как мы когда-то!
Винэ ушел, старательно вбив свой план в голову Сильвии, упрямство которой было ему хорошо известно. Старая дева должна была поверить в конце концов, что план исходит от нее самой. На площади Винэ застал полковника, который, поджидая его, курил сигару.
— Стоп! — сказал Гуро. — Вы разгромили меня, но на развалинах найдется достаточно камней, чтобы похоронить вас под ними.
— Полковник!
— Никаких полковников! Я с вами рассчитаюсь по-свойски; и прежде всего — не бывать вам депутатом!
— Полковник!
— Я располагаю десятком голосов, а выборы зависят от…
— Да выслушайте же меня, полковник! Неужели свет клином сошелся на старухе Сильвии? Я пытался оправдать вас, но вы заподозрены и уличены в том, что переписывались с Пьереттой. Сильвия видела, как вы в полночь выходили из своего дома, чтобы пробраться под ее окно.
— Ловко придумано!
— Она собирается женить брата на Батильде и оставить их детям свое состояние.
— Да разве у Рогрона будут дети?
— Будут, — отвечал Винэ. — Но я обязуюсь найти для вас молодую и приятную особу с приданым в сто пятьдесят тысяч франков. С ума вы сошли, мыслимо ли нам ссориться? Обстоятельства, вопреки мне, обернулись против вас, но вы меня еще не знаете…
— Ну, так нам следует узнать друг друга, — подхватил полковник. — Жените меня до выборов на женщине с полутораста тысячами франков, а не то — слуга покорный. Я не люблю спать рядом с плохим соседом, а вы все одеяло перетянули на свею сторону. До свидания!
— Вот увидите, все устроится! — сказал Винэ, горячо пожимая ему руку.
Около часу ночи на площади три раза прозвучал отчетливый и громкий совиный крик, точь-в-точь как настоящий; услышав его среди лихорадочного сна, Пьеретта поднялась, вся в испарине, с постели, открыла окно и, увидав Бриго, спустила ему клубочек щелка, к которому он привязал письмо. Взволнованная событиями вечера и своими сомнениями, Сильвия не спала; крик совы не внушил ей никаких подозрений.
— Какая зловещая птица! Странно однако… Пьеретта, кажется, встала? Что с нею?
Услышав, что открылось окно мансарды, Сильвия кинулась к своему окну и уловила шуршание записки Бриго, подымавшейся вдоль ее ставня. Стянув шнуры своей кофты, она поспешно поднялась к Пьеретте, которая отвязывала в это время письмо.
— Ага! Попалась! — крикнула старая дева и, мигом очутившись у окна, заметила убегавшего со всех ног Бриго. — Подайте сюда письмо!
— Нет, кузина, — сказала Пьеретта, в своем вдохновенном юном порыве, в напряжении всех душевных сил обретая вдруг ту способность к героическому отпору, которая восхищает нас в истории угнетенных, доведенных до отчаяния народов.
— А-а, вы не желаете? — крикнула Сильвия, подойдя к двоюродной сестре и приблизив к ней полное ненависти, искаженное бешенством лицо, похожее на какую-то страшную маску.
Пьеретта отступила и, успев высвободить запутавшееся в шелковинке письмо, с неодолимой силой зажала его в руке. Заметив это, Сильвия схватила тонкую белую руку Пьеретты и, стиснув ее в своих клешнях, хотела разжать пальцы девочки. То была ужасная борьба, гнусная, как всякое посягательство на мысль — единственное сокровище, которое бог создал неподвластным никакому насилию и охраняет, как тайную связь между собой и обездоленными. Обе женщины — одна еле живая, другая полная сил — глядели, не отрываясь, друг на друга. Пьеретта впилась в свою мучительницу горящим взглядом, — таким же взглядом смотрел когда-то рыцарь-тамплиер, которого пытал;; ударами маятника в грудь в присутствии Филиппа Красивого (и король, не выдержав огня его глаз, в смятении бежал из застенка). Глаза Сильвии, женщины, снедаемой ревностью, метали зловещие молнии в ответ на магнетический взгляд Пьеретты. Царило грозное молчание. Сжатые пальцы бретоночки противились Сильвии со стальным упорством. Старая дева вывертывала руку Пьеретты, пыталась разжать ее пальцы и, ничего не добившись, с бессмысленной жестокостью вонзала ногти в ее руку. Наконец она в бешенстве потянула этот сжатый кулачок ко рту и вцепилась зубами в пальцы Пьеретты, чтобы заставить ее выпустить письмо. Девочка по-прежнему устремляла на нее ужасный взгляд невинной жертвы. Старая дева, обезумев от ярости и уже ничего не соображая, схватила руку Пьеретты и принялась колотить кулаком девочки по подоконнику, по мрамору камина, — подобно тому как это делают с орехом, чтобы расколоть его и добраться до ядра.
— Помогите! Помогите! — кричала Пьеретта. — Убивают!
— А! Я застала тебя среди ночи с возлюбленным, а ты еще кричишь?
И Сильвия продолжала безжалостно терзать руку девочки.
— Помогите! — кричала Пьеретта, кулак которой был уже весь в крови.
Вдруг раздался яростный стук в парадною дверь, Обе кузины, выбившись из сил, замерли.
Стук этот разбудил и встревожил Рогрона; не понимая, что происходит, он вскочил с постели и бросился к сестре, но не нашел ее в комнате; он испугался, спустился вниз, отпер дверь и был почти сбит с ног Жаком Бриго и еще каким-то существом, похожим на призрак.
В этот же самый миг Сильвии попался на глаза корсет Пьеретты; она вспомнила, что давеча нащупала в нем какую-то бумагу, ринулась на него, как тигр, и обмотала его вокруг своей руки, потрясая им с торжествующей улыбкой перед девочкой, точно ирокез, готовящийся скальпировать врага.
