солнечный свет, бивший в окна. Ко мне явились посетители.
– Пришли его… или ее сюда, – сказал я, ощущая беспричинную веселость.
Визитерами оказались командир хранителей мира Эрн и его адъютант, мускулистый здоровяк с лицом, изборожденным шрамами. Его звали Салоп.
Я не знал, было ли известно советникам, что Эрн ненавидел меня по множеству причин, и одной из них было то, что я обнаружил обоз с его личными припасами, когда мы удирали из Джарры. Его солдаты, ковылявшие босиком по снегу, в то время были счастливы, если им удавалось раз в два дня разжиться куском мяса от промерзшего трупа давно павшей лошади. Я приказал раздать все деликатесы воинам и сказал Эрну, что если он не выполнит мой приказ, то я сорву с него погоны и выдам солдатам, что, в общем-то, означало смертную казнь.
Посетители были вооружены мечами и кинжалами. Оба были одеты в серую с красным форму хранителей мира; правда, мундиры у них были украшены золотыми нашивками, как и подобает людям, для которых занимаемое положение – это все, а честь – ничто. Эрн держал в руке пакет, который положил на стол.
– Мой человек, Каталька, сообщил мне, что тебя доставили в Никею, – холодно сказал Эрн. – Наши Великие Советники просто глупцы: они всегда уверены в том, что могут использовать моих воинов, а я ничего не узнаю об этом.
– Я и понятия не имел, что ты не был посвящен в их план, – ответил я.
– Не считай меня дураком, – огрызнулся Эрн. – Я знаю, что они уже решили вернуть тебя обратно и сделать из тебя шавку, чтобы ты хватал за пятки своего прежнего хозяина.
– Учитывая ваше собственное поведение, я думаю, что вы вряд ли можете называть кого-нибудь шавкой, – не задумавшись ни на мгновение, парировал я.
Салоп зарычал и шагнул вперед. Эрн схватил его за руку.
– Нет, – сказал он, – мы поступим не так. Салоп злобно хмыкнул и отступил в сторону, не сводя с меня взгляда.
– И они не только возвращают тебя назад, но и хотят позволить тебе украсть мою славу, отдать тебе моих воинов. Наглые засранцы!
– Наверно, они считают, что ты не смог бы вывести лошадь из горящей конюшни, – сказал я, не желая думать о том, как отреагирует на это Эрн, а лишь радуясь возможности пнуть в ответ одного их тех, кто так долго топтал ногами меня. – Не скажу, чтобы я был согласен с твоим безумным предположением, будто Совет собирается облегчить тебе жизнь.
– А ты сможешь уничтожить императора? – зло бросил Эрн и фыркнул. – Единственное, что может сломить этого ублюдка, – это возвращение короля Байрана, который бросил дело на полдороге.
– Ты говоришь как истинный нумантиец, – саркастически заметил я. – А что потом? Может быть, ты думаешь, что, покончив с Тенедосом, он, как в прошлый раз, послушно уберется обратно в Майсир, словно детская игрушка на резинке?
– Конечно нет, – рявкнул Эрн. – На сей раз он обязательно присоединит Нумантию к своему королевству, как ему следовало поступить уже давно. Знай, симабуанец, что я верю в непререкаемое божественное правосудие. Ирису испытал нас и счел достойными, а Байран должен вскоре понять это и принять дар, который ему так великодушно преподносят.
Я смотрел на Эрна, не скрывая жгучей ненависти.
– Мне сначала показалось, что будет приятно подразнить тебя, – сказал я. – Но давить слизняков – далеко не самое увлекательное занятие. Уходи отсюда. Убирайся. Даже у заключенного есть некоторые права.
Эрн выпрямился.
– Нет, – сказал он спокойным голосом, как будто весь его гнев мгновенно прошел. – У нас есть и другие вопросы, которые нужно решить.
Я обратил внимание на интонацию и успел сообразить, что это сигнал, прежде чем Салоп подскочил ко мне и обхватил сзади, изо всех сил прижав мои руки к туловищу. Более крупный, более сильный и более молодой, чем я, он полностью лишил меня возможности двигаться.
– Какая жалость, – сказал Эрн, – что ты напал на меня, когда я пришел к тебе с визитом, чтобы по- дружески обсудить, чем мы оба могли бы помочь Совету. Скопас и Бартоу, конечно, этому не поверят, но им придется смириться, а народ сожрет все, что мы пожелаем ему скормить.
– Тебя следовало убить еще после Камбиазо, – продолжал он, вынимая шпагу.
Не знаю почему, но я рассматривал клинок отличной работы, рукоять из слоновой кости, золотые, усыпанные драгоценными камнями гарду и головку эфеса так, будто в запасе у меня еще оставались целые века. Свободной рукой он дотянулся до лежавшего на столе свертка, вскрыл его и с грохотом скинул на пол длинный кинжал.
– С этим вот оружием, – сказал он, – ты напал на меня. Мне с трудом удалось спастись, и то лишь благодаря проворству моего адъютанта шамба Салопа. Я буду вынужден строжайшим образом наказать охранников за то, что они позволили одному из твоих сообщников передать тебе это оружие.
– Как бы я хотел подольше насладиться твоей смертью, бывший первый трибун, – за твое чванство и за то, что ты опозорил меня перед ничтожествами, – заявил он. – Но, увы, моя история должна обладать некоторой правдоподобностью, а отсутствие носа, глаз, члена и еще чего-нибудь может затруднить объяснение.
Он отвел шпагу назад, замахиваясь, а я изо всей силы ударил затылком в лицо Салопа. Хрящ в носу хрустнул, а зубы резко клацнули. Адъютант взвизгнул, непроизвольно разжав руки, и тут я всадил локоть ему в ребра – они затрещали – и отскочил в сторону, уклоняясь от удара меча Эрна.
Он не успел остановить молниеносного выпада, и острый клинок глубоко вонзился в живот Салопа. Тот разинул рот, хватая воздух в агонии, уцепился обеими руками за лезвие, и только потом его глаза широко раскрылись, словно он не мог поверить в случившееся, и он упал, чуть не вырвав оружие из руки своего командира.
