узелки, составляя мозаику или изучая железнодорожное расписание, он мог отключиться от внешнего мира, абсолютно счастливый, на многие часы. Это увлечение развилось ещё в его одиноком детстве. Ни отец, ни родственники не отвлекают внимания, и лучшим товарищем по играм становится головоломка.
Карни крутил шнурок снова и снова, разглядывая три узелка, расположенные через равные промежутки. Они были большими и ассиметричными, и, казалось, служили только одной цели – интриговать такие мозги, как у него. Чем ещё объяснить их хитрую конструкцию, кроме как стараниями автора узелков создать трудноразрешимую головоломку. Карни позволил пальцам исследовать поверхность узелков, инстинктивно разыскивая способ развязать их, но они были столь великолепно запутаны, что даже самая тонкая игла не смогла бы проскользнуть между хитросплетениями. Бросаемый ими вызов был слишком требовательным, чтобы его игнорировать. Карни снова посмотрел на старика. Брэндон, по- видимому, уже устал от своих трудов. Он швырнул старика к стене тоннеля. Тело Поупа мешком свалилось на землю. На этот раз Брэндон оставил его лежать. От бродяги исходила безошибочно узнаваемая канализационная вонь.
– Это было круто. – Брэндон выглядел как человек, только что принявший бодрящий душ. Экзекуция оставила блестящий пот на его грубых чертах лица; он широко ухмылялся. – Дай-ка мне водки, Кэтсо.
– Больше нету, – невнятно ответил Кэтсо, приканчивая бутылку. – Она была неполная.
– Ты – дерьмо лживое, – сказал ему Брэндон, всё ещё ухмыляясь.
– И что с того? – парировал Кэтсо и выкинул пустую бутылку. Она разбилась. – Помоги мне встать, – попросил он Брэндона. Тот, полный добродушного юмора, помог Кэтсо подняться на ноги. К тому времени Рэд уже выходил из тоннеля, остальные последовали за ним. – Эй, Карни! – крикнул Кэтсо через плечо. – Ты идёшь?
– Конечно!
– Или хочешь поцеловать псину на прощание? – предположил Брэндон.
Кэтсо зашелся в приступе хохота над этим замечанием. Карни не ответил. Он стоял, изучая неподвижную фигуру, распростёртую на полу тоннеля, отыскивая в ней проблеск сознания. Ничего. Он посмотрел вслед остальным. Спины трёх приятелей удалялись, растворяясь в конце путей. Карни положил в карман верёвку с узелками. Кража заняла всего секунду. Как только шнурок был надёжно спрятан с глаз долой, он почувствовал прилив торжества, который не совсем соответствовал ценности его наживы. Карни уже почти ощущал часы блаженства, которые доставят ему узелки. Время, когда он сможет забыть о себе и своей внутренней пустоте; забыть об однообразном лете и лежащей впереди безжалостной зиме; забыть о старике, лежащем на загаженном полу возле него.
– Ка-арни! – снова позвал Кэтсо.
Карни повернулся и направился прочь от тела Поупа и кучи его вещей. Когда до конца тоннеля оставалось несколько шагов, старик позади него начал что-то бормотать в бреду. Слов было не разобрать. С помощью какого-то акустического фокуса стены умножали произнесённые звуки. Голос Поупа, казалось, звучал отовсюду, забегая вперёд Карни и снова возвращаясь, наполняя тоннель шепотами.
Вечер был ещё не поздним, когда он сидел один в своей спальне, слыша, как за соседней дверью плачет во сне мать. Свой досуг Карни решил посвятить изучению узелков. Он ничего не сказал Рэду и другим о краже шнурка. Преступление было настолько мелким, что они подняли бы его на смех за одно упоминание о нем. И кроме того, кража узелков была весьма интимной, они теперь принадлежали только ему вместе со своей тайной.
После небольшого спора с самим собой, Карни выбрал узел, который уже пытался распутать раньше и принялся трудиться над ним. Почти сразу он утратил всякое чувство времени; задача захватила его полностью. Часы блаженной неудовлетворённости проходили незаметно в попытках распутать головоломку, в поисках ключа к скрытой системе узла. Но он ничего не находил. Последовательность, если она была вообще, лежала прямо перед ним. Всё, на что он только мог надеяться – решить проблему путём проб и ошибок. Надвигающийся рассвет вновь вернул мир к жизни, когда Карни наконец отложил шнурок ради нескольких часов сна. За всё время ночной работы ему удалось лишь немного ослабить маленький участок узла.
В течение следующих четырёх дней разгадка превратилась в идею-фикс, законченную одержимость, к которой он возвращался при первой удобной возможности, ощупывая узелки пальцами, становившимися всё более непослушными. Головоломка целиком заполнила его жизнь. Трудясь над узелком, Карни был глух и слеп ко всему окружающему миру. Сидя в своей освещённой лампой спальне по ночам, или днём в парке, он почти мог чувствовать себя запертым внутри хитросплетений узла. Сознание Карни столь тщательно сфокусировалось на проблеме, что могло проникнуть туда, куда не проникает даже солнечный свет. Но, несмотря на его упорство, распутывание клубка оказалось делом долгим. В отличие от большинства попадавшихся ему узлов, которые рано или поздно развязывались, стоило их хоть немного ослабить, эта структура была создана столь искусно, что освобождение любого из её элементов влекло за собой запутывание и затягивание остальных. Трюк, как он начал понимать, состоял в том, чтобы трудиться одновременно над всеми частями узла поочерёдно – освобождая одну часть, поворачивая узел, проделывая то же самое с другой стороной, и так далее. Равномерная систематическая ротация, в конце концов, начала приносить желаемый результат.
В этот период он не встречался с Рэдом, Брэндоном или Кэтсо. Их молчание предполагало, что они переживают по поводу его отсутствия ровно столько, сколько и он сам. Поэтому Карни удивился, когда Кэтсо разыскал его в пятницу вечером. Кэтсо пришёл с предложением. Он и Брэндон обнаружили подходящий для ограбления дом и хотели, чтобы Карни постоял на стрёме. Ему уже приходилось в прошлом дважды проделывать такое. Работа была непыльной, и в первом случае улов составил перепроданные впоследствии ювелирные украшения, во втором – несколько сотен фунтов наличными. В этот раз дело задумывалось без участия Рэда. Он всё больше увлекался Анной-Лизой, и она, по словам Кэтсо, выжала из того клятву отказаться от мелких краж и приберечь свой талант для более глобальных вещей.
Карни чувствовал, что у Кэтсо – да и у Брэндона, может даже в большей степени – зуделось доказать свою криминальную профпригодность в отсутствие Рэда. Выбранный дом был лёгкой мишенью, поэтому Кэтсо уверял, что Карни оказался бы круглым дураком, если бы отказался от столь простой наживы. Карни машинально поддакивал энтузиазму Кэтсо – его
