успел Уилл выйти из круга света, как услышал за спиной скрежет двери по ледяной корке, покрывшей крыльцо. Он замедлил шаг, но не обернулся, подозревая, что в этом случае Гутри захлопнет дверь. Никто не произнес ни слова. Времени было достаточно, чтобы Уилл задумался, какие мысли этот ритуал может вызвать у медведей. Наконец Гутри устало заговорил:
— Я знаю, кто ты и что тебе надо.
— Правда? — переспросил Уилл и рискнул бросить взгляд через плечо.
— Я никому не позволяю фотографировать меня и мое жилье, — сказал Гутри, словно в его дверь каждый день стучались толпы фотографов.
Теперь Уилл медленно повернулся. Гутри стоял на некотором расстоянии от двери, внутри дома, и свет фонаря почти не доставал до него. Уилл разглядел только очень высокого человека, вернее, его силуэт на фоне сумеречного жилища.
— Я тебя понимаю, — сказал Уилл. — Если не хочешь фотографироваться, это твое законное право.
— Так какого черта тебе надо?
— Я же сказал: всего лишь поговорить.
Гутри явно навидался посетителей, чтобы удовлетворить свое любопытство: он сделал шаг назад и стал закрывать дверь. Уилл знал, что если бросится сейчас к крыльцу, то ничего не добьется. Он остался на месте и ударил единственным козырем. Это были два имени, которые он произнес очень тихо:
— Я хочу поговорить о Джекобе Стипе и Розе Макги.
Силуэт дернулся, и на какое-то мгновение показалось, что Гутри сейчас захлопнет дверь — и все. Но нет. Гутри вернулся.
— Ты их знаешь? — спросил он.
— Я повстречал их один раз. Очень давно. Ты ведь тоже знал этих двоих?
— Знал немного Джекоба. Но и этого вполне хватило. Как, ты говоришь, тебя зовут?
— Уилл… Уильям Рабджонс.
— Ну… заходи, пожалуй. А то яйца отморозишь.
II
В отличие от благоустроенных домов в поселке жилище Гутри было таким примитивным, что казалось непригодным для обитания: ведь зимы здесь случались лютые. В доме был древний электрокамин, обогревавший единственную комнату (маленькая раковина и плита служили кухней, а туалетом — по-видимому, бескрайние просторы снаружи). Мебель, судя по всему, он позаимствовал на свалке. Сам Гутри выглядел не лучше. На нем было несколько слоев грязной одежды, и он явно нуждался в хорошем питании и лечении. Хотя Уилл слышал, что Гутри еще нет и шестидесяти, выглядел он лет на десять старше: кожа местами словно кровоточила, местами была землистого цвета, волосы (те, что еще оставались и не были покрыты грязью) поседели. Пахло от него болезнью и рыбой.
— Как ты меня нашел? — спросил он Уилла, заперев дверь на три задвижки.
— Мне рассказала о тебе одна женщина на Маврикии.
— Хочешь чем-нибудь согреться?
— Нет.
— Что за женщина?
— Не думаю, что ты ее помнишь. Сестра Рут Бьюканан.
— Рут? Боже мой! Ты видел Рут. Ну-ну. У этой бабы язык что помело. — Он налил немного виски в побитую эмалированную кружку и осушил ее одним глотком. — Все монахини — болтуньи. Не замечал?
— Думаю, для этого и придумали обет молчания.
Гутри ответ понравился. Он издал короткий лающий смешок и залил его еще одной порцией виски.
— Ну, так что она про меня наговорила? — спросил он, разглядывая бутылку, словно прикидывая, сколько утешения в ней осталось.
— Говорила, что ты рассказывал об исчезновении животного мира. О том, что своими глазами видел последних представителей некоторых видов.
— Я ей ни слова не сказал о Розе и Джекобе.
— Не сказал. Просто я подумал, что если ты видел одного, то вполне мог видеть и другую.
— Так-так.
Гутри обдумывал услышанное, и лицо его сморщилось. Уилл не хотел, чтобы Гутри заметил его косые взгляды: старик был из тех людей, которым не нравится, когда их изучают, и поэтому подошел к столу посмотреть, что за книги на него навалены. Из-под стола раздалось предостерегающее рычание.
— Люси, фу! — прикрикнул на собаку Гутри, и та, умолкнув, вышла из укрытия, чтобы загладить вину.
Это была крупная дворняга с примесью немецкой овчарки и чау-чау, ухоженная и откормленная получше хозяина. В пасти она держала кость, которую подобострастно положила у ног Гутри.
— Ты англичанин? — спросил Гутри, по-прежнему не глядя на Уилла.
— Родился в Манчестере. А вырос в Йоркширском Дейлсе. [1]
— Англия всегда казалась мне слишком уютной.
— Ну, я бы не назвал вересковые пустоши уютными, — заметил Уилл, — Конечно, там нет такой дикой природы, как здесь, но когда туман застает тебя где-нибудь в холмах…
— Так вот где ты их встретил.
— Да, там я с ними и повстречался.
— Английский мерзавец, — сказал Гутри и наконец поднял на Уилла взгляд. — Не ты. Стип. Хладнокровный английский мерзавец.
Он произнес эти три слова как проклятие, посылаемое человеку, где бы тот ни находился.
— Знаешь, как он себя называл?
Уилл знал, но подумал, что будет лучше, если об этом расскажет Гутри.
— Убийца исчезающих видов, — сказал Гутри. — И он этим гордился. Клянусь тебе.
Он выплеснул остатки виски в кружку, но пить пока не стал.
— Значит, ты видел Рут на Маврикии? И что ты там делал?
— Фотографировал. Там обитает пустельга, и она, похоже, скоро исчезнет.
— Эта пустельга наверняка была благодарна тебе за внимание, — заметил Гутри с иронией. — Так чего тебе надо от меня? Ни о Стипе, ни о Макги я тебе ничего сказать не могу. Я ничего не знаю, а если и знал когда, то давно выкинул это из головы. Старый я, не нужна мне эта боль.
Он посмотрел на Уилла.
— А тебе сколько? Сорок?
— Почти угадал. Сорок один.
— Женат?
