Дверь закрылась за ассасином. Оставалось лишь ждать, что случится дальше.
– Теперь же, милая, – Габриэль обернулся к принцессе, – полюбуйтесь на договор, которого вы лишились. Ибо, клянусь милостями Аллаха, за вашу жизнь я потребую неизмеримо большего!
Он выложил на столик лист, покрытый арабской вязью. Принцесса вчиталась. Имя Балака из осторожности нигде не упоминалось. Просто атабек Халеба и всё. Больше всего удивлял последний пункт. Жизнь сиятельного эмира, надежды ислама, приравнивалась к жизни безродного бродяги.
И бродягу этого звали Рошаном Фаррохом.
– Смотрите, госпожа. Я даже поставлю свою подпись. Поставьте и вы свою – на тот случай, если посланник из Аламута настоящий.
– Нет.
– Как хотите.
Опять загремели шаги. Вновь ворвался возбужденный Ахмед.
– Господин! – еще с порога закричал он. – Аллах да благословит ваш ум и вашу проницательность. Кийа идет сюда!
– Пусть войдет. Аллах благословит его путь!
О том, как взволнован Габриэль, можно было догадаться, лишь взглянув на его руки. Вены набухли, пальцы теребят кисть пояса. Ахмед распоряжался споро. Два ассасина – коротышка, почти карлик и Мишель – спрятались за занавесью, отделяющей от комнаты нишу с кроватью. Еще один влез в шкаф. Сам Ахмед стал у окна. Всё было готово к встрече высокого гостя.
– Входите, входите же, благородный Бузург Умид.
– Господь да благословит этот кров, Габриэль! Вижу, ждал ты меня. Молодцом, молодцом!..
Ассасины ввели гостя. Лишь обостренная интуиция помогла Мелисанде узнать в нем Рошана. Лицо, походка, фигура – всё изменилось. Даже ростом он, казалось, стал меньше. Удивительное искусство перевоплощения!
Габриэль болезненно заморгал. Кийю он знал хорошо. Но вот беда: опять навалилась его старая беда. Лица людей стали дьявольскими рожами, а мир наполнили языки огня. А это значило, что ему грозит опасность.
– Что господин наш, а Кийа? Как поживает Старец Горы?
– Его здравие в полном порядке. Желаю тебе в точности такого же, Габриэль. – Ряженый окинул взглядом комнату: – Я что, не вовремя? У тебя франкская женщина.
– Это Мелисанда, дочь иерусалимского правителя. Она представляет короля Балдуина во всей его власти и силе. Вот только сомнительно мне: дозволено ли воину ислама заключать договор с женщиной?
– Отчего бы нет, Габриэль? – Гость взял со столика бумагу, пробежал ее взглядом. – Это ведь франки. У них всё не как у людей… – Бумага легла обратно на стол. Рошан повернулся к принцессе: – Можете подписать, госпожа. Теперь это не имеет никакого значения.
– Никакого, – подтвердил Габриэль. – Кроме того, что третье условие выполнено. Эй, кто там! Хватайте его!
Рошан даже не шелохнулся, когда ассасины повисли на его плечах. Кто-то сорвал с него чалму, у кого-то в кулаке осталась борода.
– Удивительная наглость, Рошан! – развел руками Габриэль. – Я ждал чего угодно, но не этого. Скажи ради Аллаха, зачем ты здесь? – Он брезгливо, двумя пальчиками поднял бороду гебра. – Неужели ты думал, что меня обманет этот маскарад?
– Твой человек, Зейд, перед смертью сказал, что ты хочешь меня зачем-то видеть. Он солгал?
– Нет. Он сказал истину. – Габриэль повернулся к ассасинам:
– Эй, свяжите его покрепче. Принесите вина и закусок, а сами отдыхайте. Аллах освободил нас от забот, подобно тому, как он это делает в пятницу.
– Хвала ему, ибо велик он! – нестройно отозвались ассасины. Мелко кланяясь, они ушли.
Габриэль опустился на ковер рядом с Мелисандой. Нетерпеливо побарабанил пальцами по столику:
– Нахальная девчонка, рыжий неуклюжий франк и Защитник Городов… Наверное, я сплю! – Он посмотрел на Рошана чуть ли не с мольбой: – Ну скажи, скажи, что за сюрприз ты приготовил? Так глупо отдаться в наши руки. Разве твоя жизнь не в моей власти?
Габриэль сделал знак. Мишель подал ему кинжал.
– Видишь это лезвие, гебр? Оно острее волосяного моста, что ждет грешников на пути в загробный мир. Скажи ради Аллаха: разве не могу я ткнуть им тебя в горло? А вот сидит глупая девчонка. И кто, скажи, помешает мне вырезать ей глаз?
Как ни отважна была Мелисанда, сердце ее дрогнуло. Один лишь Фаррох оставался спокоен.
– Кто тебе помешает? – переспросил он. – Да флорентийский кот. Часы мироздания идут бесшумно. Тиканье, бульканье, шорох песка – всё это нужно людям, чтобы придать вечности