Теперь вроде бы и гадать стало не о чем. И так все ясно. Человек вышел из дому – вернется. Уехал в командировку – тоже, вероятней всего, вернется. Есть ли репу 20 апреля? – мы и так ее не едим. Выпить ли от простуды перед уходом из дому в холодный ноябрьский день стакан девясильного вина, то есть водки, настоянной на целебном корне девясиле? Чего гадать, нету вина девясильного. Выпить вообще нельзя, работать надо. А простужусь – антибиотиками вылечат.
Но вот совсем недавняя ситуация: война, эвакуация, вечер, коптилка на столе, уйма бытовых неустроенностей. Женщина, выпавшая из цивилизации. И вот – платок на плечах, карты разложены на столе. Что, она верит в гаданье? Нет, конечно. Но… «Все единожды потрясенные души легко склоняются к суевериям», – это заметил еще Тацит.
…Я помню деревянный флигель где-то в районе Земляного вала. Предпоследний год войны. Маленькую, худосочную особу привели (или принесли?) в гости, посадили в продавленное кресло и забыли; старухи занялись гаданьем, задавая картам вопросы, которые задавали друг другу все: когда кончится война и вернется ли с войны муж, сын, брат. Седая, стриженая, в очках что-то записывала, кто-то плакал, кто-то топил «буржуйку». Картины глядели со стен отчужденно-высокомерно.
Война окончилась, и еще какое-то время, пока надеялись, убитые не убиты, пока верили, вернутся пропавшие без вести, продолжали втихомолку гадать, пересказывать сны. В Москве в двери часто звонили беженцы, пили обжигающий кипяток, рассказывали свою жизнь. Прошло несколько лет. Поток беженцев, бесприютных людей, сорванных войной, постепенно иссякал. Жизнь стабилизировалась. Мера неясности, непрогнозируемости будущего резко упала.
«Бытие определяет сознание»: суевериям снова не осталось места в жизни. Цивилизация вступила в свои права.
Мысленно сделаем шаг на триста лет назад. А если еще на тысячу лет? На две?
Что знали о мире древние? Они жили почти в полном дефиците информации о мире. Они жили во власти иллюзий. Они выдумывали мир, чтобы восполнить отсутствие информации. Именно в этом смысле употреблено здесь слово «иллюзия». (Может быть, психическое развитие человека во времени заключается в мере его освобождения от иллюзий?)
И потому гаданье – совершенно особая психологическая проблема для древнего мира: его назначение, как сказали бы мы теперь, в уменьшении энтропии в языке событий. Плиний ворчал на стеснительные законы гаданья: они, по его мнению, не давали жить спокойно! Человек научного склада ума, он был вправе раздражаться, что родился не вовремя, что его удел только предполагать, прозревать, гадать. Ему хотелось быть исследователем. Время, в которое он жил, делало его угадчиком.
…Потребность в той или иной степени прогноза, видимо, особым образом связана со свойствами личности. Те, кто в стародавние времена предпочитал покой и оседлость, не очень нуждались в прогнозе. Если, разумеется, жили в спокойные эпохи. Трудно представить себе, что афиняне времен Сократа и Алкивиада были равнодушны к прогнозу: а вдруг спартанцы нападут, а вдруг персы, а вдруг ветер разметает по морю эскадру, готовую к далекому плаванию?
Но в годы относительного благополучия не так-то и нужен был прогноз среднему обывателю – ив античном мире, и в средние века. Был налаженный, отработанный, предельно ритуализированный быт, была уверенность: завтра будет то же, что сегодня, была кровать, на которой рожала и бабка и прабабка, был порог дома, о который спотыкались поколения детей – были якоря, за них держалась и ими в какой-то мере прогнозировалась жизнь.
Только беспокойные, стрессоустойчивые, как мы их назвали, люди испытывали острую необходимость в прогнозе – по понятиям древнего мира, в пророчествах и предсказаниях. Ведь им, этим людям, хотелось не просто жить. Им хотелось действовать. Значит, предвидеть последствия своих действий, предвидеть будущее.
Но и тут не было и не могло быть однозначности. Очень по-разному во все времена относились люди к дефициту информации о мире.
Одна из самых колоритных фигур в этом плане – Юлий Цезарь. Он не верил в гаданье. «Никакие суеверия не могли заставить его отложить намеченное предприятие, – пишет Светоний. – Он не отложил выступления против Сципиона и Юбы из-за того, что при жертвоприношении животное вырвалось у него из рук. Даже когда он оступился, сходя с корабля, то обратил это в хорошее предзнаменование, воскликнув: «Ты в моих руках, Африка!»
«Он дошел до такой заносчивости, что, когда гадатель однажды возвестил о несчастном будущем – зарезанное животное оказалось без сердца, то заявил: «Все будет хорошо, коли я пожелаю, а в том, что у скотины нету сердца, ничего удивительного нет». Больше того, иногда он сам осмеливался – слыханное ли дело! – выступить в роли предсказателя. Он часто повторял, что, если с ним что-нибудь случится, государство постигнут огромные несчастья.
Почему приметы, гаданья потеряли для него характер знака, предупреждения, лишились не общепринятого смысла, а смысла вообще?
«Рок головы ищет», – говорит через двадцать веков (!) Платон Каратаев Пьеру Безухову. Цезарь не желал подставлять свою голову року. Иначе рухнула бы, по-видимому, вся система его ценностей, иначе исчез бы психологический феномен, вошедший в историю под кодом Юлий Цезарь.
…Разбор биографии Цезаря по Светонию – наглядный пример того, как едва нарождающаяся историческая психология по намекам, отдельным фразам может реставрировать не только общие закономерности, но даже черточки характера давно ушедших людей.
Почему людей во все времена так тянуло узнать свое будущее? (Пример Цезаря вовсе не означает, что прогноз был ему безразличен, он наверняка был ему необходим, как всякому человеку, но еще больше нужно было ощущение того, что будущее формирует не таинственное нечто извне, а он сам, его воля, страсть, ум.)
И тут появляется прозаическое объяснение, не так давно выдвинутое наукой. Потребность в прогнозе – свойство всего живого, она заложена в нас на физиологическом уровне. Она необходимое требование эволюции. Каждого, кто не умел прогнозировать, эволюция безжалостно отсекала. Вероятностное прогнозирование (так называется одно из самых плодотворных направлений современной психофизиологии) – это работа мозга, в которой мы не отдаем себе отчета. Прежде чем действовать, мы без конца строим модели мира. Как протянуть руку, чтобы достать нужный предмет, как наступить ногой, чтобы не споткнуться, как перейти улицу? Это простейшие модели. Но есть модели и посложнее.
В современной жизни как будто бы все меньше ситуаций. где стоит прогнозировать ближайшее будущее: в самом деле, ушел на работу, вернется. Это так, конечно. А
