завоеванию кухонного очага приготовленная еда лучше усваивалась и мужчины стали достаточно сильны, чтобы покорить соседние племена. Этой реальной материальной силе, связанной с облегчением пищеварения, предшествовала, надо полагать, сила воображаемая, неотделимая от глубокого переживания блаженства, праздника бытия, от осознанного наслаждения. Вареное мясо прежде всего воплощение победы над разложением. Наряду с перебродившим напитком, это воплощение пиршественного начала, то есть начала первобытном общества.
Обладая дезодорирующим действием, огонь представляется носителем одной из наиболее таинственных, трудно определимых, а значит, самых удивительных ценностей. Именно эта ощутимая ценность составляет феноменологическую основу понятия о благотворной силе субстанции. Психология первобытного человека должна уделить особое внимание его обонятельным впечатлениям.
Второе обоснование принципа очищения огнем, носящее в гораздо большей степени научный характер и потому гораздо менее убедительное с психологической точки зрения, заключается в том, что огонь отделяет одно вещество от другом и устраняет их нечистоту. Иначе говоря, испытание огнем дает веществу преимущество однородности, то есть чистоты. С плавлением и ковкой металлов связан определенный набор метафор, в совокупности тяготеющих к одному значению. И все же плавление и ковка, оставаясь в рамках опыта, доступного узкому кругу людей науки, и оказывая большое влияние на воображение начитанного эрудита, извлекающего уроки из редких явлений, практически не влияют на фантазию обыкновенного человека, склонную всегда возвращаться к первичному образу.
Наконец, с плавильным огнем следовало бы, несомненно, сопоставить тот огонь, с помощью которого земледелец очищает пашни. Такое очищение действительно считается глубоким. Огонь не только уничтожает сорняки, но и удобряет почву. Стоит вспомнить размышления Вергилия, до сих пор вызывающие живой отклик в крестьянской душе: «Нередко бывает полезно поджечь бесплодное поле и предать шипящему пламени пустое жнивье; пусть огонь одарит землю тайной силой и обогатит ее соками, пусть очистит ее и осушит ненужную влагу, пусть отворит ее поры и подземные протоки, снабжающие соками корни молодых растений, пусть укрепит почву и сожмет непомерно расширенные вены земли, дабы предохранить ее от ливней, палящих солнечных лучей, ледяного дыхания Борея». Как всегда, за многословными, часто противоречивыми объяснениями кроется неоспоримое первичное значение. Но здесь оценка двойственна: она включает понятия об избавлении от некоего зла и о сотворении некоего блага, что вплотную подводит нас к пониманию истинной диалектики объективного очищения.
3
Теперь рассмотрим область чистого огня. По-видимому, она расположена на границе пламени, на самой его оконечности, там, где его яркость уступает место едва уловимой вибрации. Здесь огонь дематериализуется, он уже не веществен, это дух.
С другой стороны, идея чистоты огня сталкивается с препятствием: огонь оставляет после себя пепел. Пеплу часто придают значение самых настоящих экскрементов. Так, по мнению Пьера Фабра, в раннюю эпоху существования человечества алхимия была «весьма могущественной вследствие силы ее природного огня… поэтому все представлялось более долговечным, чем кажется нам теперь; ведь этот природный огонь очень ослаблен неизмеримо огромным скоплением экскрементов, которые он не в силах отбросить, и они становятся причиной полного его угасания в бесчисленных отдельных индивидуумах». Отсюда необходимость в обновлении огня, в возвращении к первоначальному огню — огню чистому.
И наоборот, подозрение относительно нечистоты огня сопровождается стремлением обнаружить его отходы. Скажем, полагают, что нормальный огонь в крови — в высшей степени чистый: в крови «находится тот живительный огонь, благодаря которому человек существует, и потому этот огонь подвержен разложению в последнюю очередь; начинает же он разлагаться не ранее, чем спустя несколько мгновений после смерти человека». Но повышение температуры тела является признаком нечистоты огня в крови, свидетельствуя о наличии в нем нечистой серы. Поэтому не следует удивляться, что от жара «дыхательные пути, а прежде всего язык и губы, покрываются налетом черной жженой копоти». Видно, сколь убедительное объяснение может почерпнуть наивный разум в метафоре, когда она работает на такую существенную тему, как тема огня.
Тот же автор разработал теорию жара, опираясь на различие между чистым и нечистым огнем как на неоспоримую очевидность. «В природе существует два вида огня: первый является производным чистейшей серы, освобожденной от всех грубых примесей земли, — таков огонь винного спирта, молнии и т. д.; второй же имеет источником грубую, нечистую серу, смешанную с землей и солями — таков огонь, получаемый от дерева и смолистых веществ. Печь, где мы их сжигаем, вполне наглядно свидетельствует об этом различии, ибо в ней огонь первого вида не оставляет заметных следов какою-либо выделившегося вещества, поскольку все уничтожилось при сгорании; а огонь второго вида при прении обильно выделяет дым, и в дымоходах оседает огромное количество сажи… и ненужной земли». Такая вульгарная констатация факта позволяет нашему медику охарактеризовать нечистоту возбужденной жаром крови, где по стечению обстоятельств возобладал нечистый огонь. Как утверждает другой медик, лихорадка столь опасна именно из-за «жгучею огня, который сушит язык и облагает его сажей».
Мы видим, что феноменология чистоты и нечистоты огня складывается на основе простейших феноменальных форм. Сославшись для примера лишь на некоторые из них, мы, возможно, уже злоупотребили терпением читателя. Но подобное нетерпение само по себе показательно: нам хотелось бы, чтобы мир ценностей был замкнутым царством. Нам хотелось бы судить о ценностях, не заботясь о первичных эмпирических значениях. Между тем, как представляется, многие ценности лишь увековечивают преимущества определенного объективного опыта, так что ценности и факты оказываются перемешанными до неразделимости. К разделению этой смеси и должен привести психоанализ объективного познания. Когда воображение очистится от «осадка» неосознанных элементов материализма, оно обретет большую свободу для осуществления новых научных экспериментов.
4
Однако подлинная идеализация огня вытекает из феноменологической диалектики огня и света. В соответствии с законом диалектики чувств, лежащим в основе диалектической сублимации, представление о свете как идеализированном огне опирается на феноменальное противоречие: бывает, что огонь сияет, но не горит; тогда его ценность полностью отождествима с чистотой. Для Рильке «быть любимым — значит сгорать в огне; любить — значит излучать неиссякаемый свет». Ибо любовь не ведает сомнений и живет правотой сердца.
Таким претворением огня в идеальную его ипостась — свет — предстанет для нас новалисовский принцип трансценденции, если мы постараемся по возможности приблизить его понимание к уровню феноменов. Действительно, у Новалиса сказано: «Свет — это гений
