бесперспективное. Даже тебе, с большими правами в части допуска к закрытым, секретным документам. А наша контора, как ты выразился, не позволит тебе даже прикоснуться к тайне гибели Есенина… Если она вообще существует. В чем я сильно сомневаюсь как профессионал внешней разведки. — И уж совсем жестко добавил:
— И хотя нас связывает многолетняя дружба, не надейся получить через меня хоть какую-нибудь информацию. Дружба дружбой, а служба службой!
И глаза Велинова стали свинцово-серыми. От его слов повеяло репрессиями сталинских времен, когда предавали друзей, доносили даже на родственников.
У Хлысталова вновь защемило сердце, он скрипнул зубами.
— Ты чего, Эдик? Обиделся?
— На правду не обижаюсь, генерал Велинов!
— Плюнь ты на все! Сейчас поедем в ресторан, обмоем мою звездочку генеральскую, а заодно и день рождения нашего великого поэта.
— Я за рулем, Леша, да и не пью я совсем.
— Как? Совсем ничего? — искренне удивился Велинов.
— Совсем ничего. Сердце, Леша… прости, не могу.
— Эх, друг называется! — протянул разочарованно Велинов. — А я-то думал, устроим праздник. — Грянул на часы: — Я в «Арагви» столик заказал. А? Поедем?
Хлысталов застегнул ворот рубашки и затянул галстук.
— Будешь расследовать?
— Буду, Леша.
— Ну докажешь ты, что не самоубийство было! — сорвался на крик Велинов. — Что «заказали» его! Опубликуешь результаты своего расследования, напишешь брошюрку, я даже допускаю, что ее напечатают при нынешней свободе слова экземпляров эдак тысяч в пять. Но кому это надо, Эдик?
— Мне надо! — ответил Хлысталов сквозь крепко сжатые зубы. — И Ему надо!
— Кому Ему? Есенину? Да ему все равно, что творится на земле. А тебе зачем? Зачем в твои годы с твоим здоровьем ты ввязался во все это… Карьерой рискуешь!!! Ведь могу турнуть «по собственному желанию» начальства.
— Какая карьера, Леша? Всю жизнь я сыскарь. Честный мент, вот и все. Да и ухожу я с Петровки. Сам ухожу. И это будет мое последнее расследование.
— Ну, видно, у каждого своя судьба, — сдался Велинов.
— Согласен… Знать, судьба, что мне прислали эти фотографии, а не тебе. В меня верят. От меня ждут. И я постараюсь. Постараюсь!
— Старайся, Эдик! Старайся! Потомки оценят твою самоотверженность. Но! — Приблизившись вплотную к уху Хлысталова, Велинов прошептал: — Эдик, погляди в окно. Вон стоит «дятел», «топтун». То ли тебя пасет, то ли меня, сейчас проверим. — Он открыл дверцу, кряхтя вылез из машины, протянул руку. — Ладно, поехал я… гости ждут! Помни, я твой друг, что бы ни случилось. До свидания. — Отдал честь, махнул рукой: — К пустой голове руку не прикладывают. — Шутливо запел: «Я люблю тебя, Россия, дорогая наш Русь!» Проходя мимо отвернувшегося человека с портфелем, сильно толкнул его плечом. Тот пошатнулся, выронил портфель и чуть было не упал. Велинов и ему шутливо отдал честь: «Извините, не нарочно! Честное слово! Голова закружилась». И пошел, не оборачиваясь, к своей машине.
Человек торопливо подобрал портфель и заглянул внутрь.
— Козел, — прошипел он вслед Велинову.
Хлысталов переложил фотографии из конверта в кейс, бросил его на заднее сиденье, вышел из машины, аккуратно заперев дверцы, и направился к воротам, искоса наблюдая за человеком с портфелем. Тот, дождавшись, когда Хлысталов затерялся среди людей, быстро подошел к его «волжанке», чем-то открыл ее и, схватив конверт, мгновенно растворился в толпе. Когда Хлысталов через какое-то время вернулся к машине, ни конверта, ни человека с портфелем не было.
«Стало быть, «хвост» за мной», — он грустно улыбнулся, завел мотор и тронулся с места.
Продолжая изучать воспоминания современников, разыскивая людей, близких Есенину в последние годы жизни, Хлысталов часто вспоминал слова однокашника своего — Леши, генерала-разведчика: «Тема Есенина для посторонних закрыта». Однако, к счастью, находились и доброжелатели. Они оказались во многих архивах, спецхранах, музеях. Рискуя своей должностью, они подсказывали ему, какие дальнейшие шаги надо было предпринять в его благом деле. Никогда никому не называл он их имен, боясь причинить вред. Как бы испытывая свою судьбу, бросая ей вызов, Хлысталов всегда брал всю ответственность на себя.
Глава 2
ДЕЛО № 1. ПРИНЦИП «ДОМИНО»
В кабинете Хлысталова на Петровке зазвонил телефон. Взяв трубку, он услышал звонкий женский голос.
— Здравствуйте! Вы Хлысталов Эдуард Александрович?
— Да.
— Следователь по особо важным делам?
— Он самый. А с кем имею честь?
— Я Лена, работаю в Государственном архиве Российской Федерации. Мне рассказали, что вы занимаетесь частным расследованием гибели Есенина… Это не телефонный разговор… Скажу только, что у нас в архиве Октябрьской революции обнаружили новые документы о Есенине, и не просто документы, а целое уголовное дело!
Хлысталов глянул на часы:
— Я могу приехать прямо сейчас?
— Да! — Голос в трубке снизился до шепота: — Только одно условие — никакого звонка не было, и… и в архив вы пройдете сами, я не смогу заказать вам пропуск. Вы меня понимаете?
— Слово офицера! Подскажите, ваш архив на Большой Пироговской находится?
— Да!
— Буду через полчаса. До встречи. Заранее огромное спасибо за помощь!
В ответ в трубке раздались частые гудки.
Перед входом в здание архива постовой милиционер, увидев полковничьи погоны и орденские планки на груди Хлысталова, даже не взглянул на удостоверение.
— Сержант, как пройти в архив революции? — спросил Хлысталов.
— По этой лестнице на второй этаж, потом по коридору и вниз в подвал, товарищ полковник, — и вслед добавил: — Можно на лифте.
Хлысталов, не останавливаясь, спросил:
— Архивистка, с голосом таким звонким… забыл, как зовут, не подскажешь?
Сержант добродушно рассмеялся:
— Ленка ее зовут. Простите, Лена Котова. У нее одной такой голос.
— Нравится? — Хлысталов остановился у лифта и нажал кнопку вызова.
— Ленка? — смутился сержант.
— Голос! — засмеялся Хлысталов, садясь в лифт.
Спустившись в архив, Хлысталов открыл дверь и лицом к лицу столкнулся с симпатичной девушкой в очках, с большими наивно-чистыми голубыми глазами и фигурой подростка.
— Ну, здравствуйте, Лена Котова. Я Хлысталов… с Петровки.
Лена, оглядевшись по сторонам, с видом заговорщика прошептала:
— Это я вам звонила. Здравствуйте, Эдуард Александрович.
Хлысталов, также понизив голос, сказал, глядя на бесконечные ряды стеллажей:
