системе, строитель получает на руки, допустим, семь рублей из десяти. А шабашник? Армию он не содержит, милицию
— тоже, больницы, школы… В больницу же ходит, как и мы, детей своих учит бесплатно! Заметь, на мои и твои деньги! Выходит, что десятка, которую он получает у частника, остаётся целёхонькой. Да плюс ещё те рубли, которые он должен был отдать врачу и учителям своих детей. То есть он получил все тринадцать целковых за тот же труд, который потратил бы на государство.
— Ты хочешь сказать, эти три рубля он украл из общественного фонда? — проявил знание предмета Глеб.
— Скажем — вocпoльзовался, — пoпрaвил Аркадий. — А я хочу сказать насчёт этого общественного фонда потребления. Видишь ли, старик, по моему глубокому убеждению, тут у нас перегиб. Так сказать, забегание вперёд. За счёт общественных фондов выплаты и льготы населению выросли с тысяча девятьсот сорокового года почти в двадцать раз. С двадцати четырех рублей до четырехсот семидесяти пяти на душу населения. Вникни!
— Это же хорошо, — сказал Глеб.
— Сам рост — да, — кивнул Буримович. — Но вот как происходит распределение? И потом, нужно ли продолжать этот курс? Не забывай, что основной принцип социализма — каждому по труду. Однако принцип этот, увы, соблюдается далеко не всегда. Например, построили дом, как сейчас говорят, с улучшенной планировкой. Очередь в исполкоме подошла для академика и шофёра. Оба получили одинаковые квартиры. Справедливо?
— Демократия…
— Погоди! — остановил собеседника жестом Буримович. — Общественная значимость, вклад обоих разве равен?
— Нет, — согласился Глеб.
— Вот именно! Принцип — каждому по труду — нарушен! Более того, уменьшается степень непосредственного стимулирования. Зачем какому-нибудь изобретателю ломать голову, не спать по ночам, проталкивать на нервах свою идею, если он за свои муки получит такую же квартиру, путёвку в такой же дом отдыха, что и безынициативный коллега? Горишь ты на работе или делаешь её тяп-ляп, все равно получаешь те же блага из общественного фонда потребления.
— Ну и что же ты предлагаешь? — спросил Глеб.
— Сократить общественные фонды потребления! — рубанул воздух рукой Аркадий.
— Позволь, позволь, — возразил Ярцев. — Это одно из важнейших достижений нашего общества! Бесплатное лечение — а значит, доступное всем, понимаешь! А жильё? Копейки…
— А зачем? — с вызовом спросил философ. — Объясни, почему за жильё установлена символическая плата?
— Потому что это одна из основных потребностей человека! Как хлеб! Как одежда! Их должны иметь все. Умные и не очень, здоровые и больные, многодетные и одинокие.
— Позволь, позволь! — распалился Аркадий. — Я не спорю, квартиры должны иметь все. Но вот какие — это вопрос!
— Нормальные! Со всеми удобствами!
— Я не о том. Смотри, что получается. У нас в семье шесть человек. Живём в двухкомнатной квартире. Правда, стоим на очереди. А соседка напротив — одна в трехкомнатной! У неё умер муж, а дети давно ушли, получив свою площадь.
— Что же делает соседка одна в трех комнатах?
— Сдаёт! А вот если бы она платила не символическую плату, а реальную
— черта с два занимала бы три комнаты! Переехала бы, миленькая, в однокомнатную!
— А ты бы — в её? — усмехнулся Глеб.
— Почему в её? Может быть, в пятикомнатную. Или — семи! Словом, такую, какая необходима для нашей семьи.
— Не дадут! И не просите.
— И вообще, почему мы должны просить у кого-то квартиру? Почему? — запальчиво произнёс Буримович. — Мать с отцом вкалывают за милую душу. Моя жена… Ну, и я не бездельничаю. Так дайте же нам возможность самим выбирать ту или иную услугу, благо…
— Многого хочешь, — раздался насмешливый голос.
Они обернулись.
— Привет, Женя, — поздоровался с высоким худым парнем Глеб.
Это был лаборант с химфака. Буримович молча кивнул ему.
— Я не конкретно о себе, — пояснил философ. — О тебе, о нем… О каждом. Потому что убеждён: чрезмерное сокращение принципа возмездности, эквивалентности и оплаты получаемых услуг, ограничение сферы товарно-денежных отношений, замена их прямым административным распределением приносит больше отрицательных, чем положительных результатов. И мы ещё удивляемся, откуда берутся так называемые «деловые» люди, разные проныры и прохиндеи! Надо за квартиру брать столько, сколько она стоит в действительности, за путёвку в санаторий — тоже. Хочешь иметь дачу — плати за землю не символический налог, а сумму, соответствующую затратам на благоустройство посёлка, проведение дорог, электричества, газа и тому подобное. Причём — дифференцированно. Желаешь поближе к городу или, например, у речки — дороже, подальше — дешевле!
— С моей зарплатой я могу рассчитывать на клочок болота за триста километров, — рассмеялся лаборант. — Да и мать, хоть она и доцент, тоже не разгуляется.
— Конечно, все эти меры не могут быть проведены при сохранении теперешних окладов, — сказал Аркадий. — Их нужно увеличить. Как и другие регулярные выплаты — пенсии, стипендии… Пусть каждый получает по труду и платит по потребности! Пора уже снять с плеч государства отдельные функции распределения.
— И будет рай! — воздел руки Женя.
— Порядок будет! — сказал Аркадий. — Исчезнет блат. Многие проблемы самоурегулируются…
Глеб вдруг спохватился — заседание кафедры, на котором он должен сделать сообщение. Глянул на часы — в запасе было минут двадцать. Он оставил Буримовича разворачивать свои идеи перед лаборантом, сдал литературу Люсе и пошёл в буфет. Перехватить чашку кофе.
По пути в буфет Глеб вспомнил, что нужно позвонить Копылову. У телефонов-автоматов толклись студенты. Не объясняться же с генералом при народе… Ярцев зашёл на кафедру русского языка и литературы, к знакомой лаборантке. Она собиралась идти обедать и, узнав, что требуется телефон, сказала:
— Звони… Будешь уходить, захлопни дверь на английский замок.
— Непременно, — улыбнулся Глеб, протянув ей пачку иностранной жевательной резинки.
— Ну, Ярцев, ну, душка! — лаборантка сделала ему ручкой и убежала.
Оставшись один, Глеб набрал номер служебного телефона Игната Прохоровича. Ответил помощник генерала. Соединил он с начальником управления весьма неохотно.
Ярцев поздоровался с Игнатом Прохоровичем деревянным голосом: повод не очень приятный, да и не знал он, о чем просить Копылова.
— Знаю, Глеб, знаю, — сказал генерал. — История, конечно, скверная. Передай Лене, пусть не вешает нос. Следователь опытный. Но и вы должны ему помогать.
— Само собой, Игнат Прохорович. Я звоню почему — просто поставить вас в известность.
— Нет, хорошо, что позвонил, — сказал Копылов, хотя Глеб чувствовал, что этот звонок вряд ли что изменит. — От бати вестей нет?
— Он не любитель писем. Я сам собираюсь в Ольховку. Надо же навестить.
— Добре, добре, — обрадовался чему-то генерал. — Передай большой привет Матвеевичу!
Глеб понял, что Игнат Прохорович занят, и поскорее закончил разговор.
В буфете — не протолкнуться. Глеба окликнул доцент Старостин. Научный руководитель Ярцева устроился в уголке.
— Приятного аппетита, Михаил Емельянович, — поздоровавшись, сказал Глеб.
Тот молча кивнул, указал на стул рядом.
