— Куда ты, батенька, запропастился? — спросил доцент, прожевав кусок сосиски. — Интересовался зав…
— В библиотеке, — улыбнулся Глеб, усаживаясь за стол и потягивая тёплый кофе. — Яко книжный червь. Знаете, очень любопытные сведения удалось разыскать о Суворове.
— Да? — заинтересовался Старостин.
— Генералиссимус был скромен в еде и не любил давать парадных обедов…
— Знаю, знаю… Прижимист был полководец.
— Совершенно верно. — Глеб рассмеялся. — Особенно к нему набивался в гости Потёмкин. Суворов все отшучивался, но был вынужден наконец принять светлейшего князя. Понятное дело, фаворит государыни! Суворов призвал к себе метрдотеля Потёмкина, Матоне, заказал роскошный обед и просил не щадить денег. Для себя же Александр Васильевич попросил своего повара сготовить два постных блюда. Настал день приёма. Обед получился изумительный! Такие блюда подавали, что даже Потёмкин ахал! А уж кто-кто, но этот вельможа привык к роскоши! Как выразился о том обеде Суворов, «река виноградных слез несла на себе пряности обеих Индий». Сам же он, сославшись на нездоровье, клевал приготовленное собственным поваром. Назавтра Матоне прислал ему счёт. Генералиссимус ужаснулся — тысяча рублей! Платить он отказался, написав прямо на счёте: «Я ничего не ел». И отправил его Потёмкину. Светлейший князь посмеялся и оплатил счёт, сказав при этом: «Дорого стоит мне Суворов».
Глеб замолчал, заметив вдруг, что Старостин его не слушает.
— Забавно, не правда ли? — на всякий случай сказал он.
— Да, да, — встрепенулся Старостин.
— Что это с вами, Михаил Емельянович?
— Так, ничего… — доцент отодвинул тарелку с недоеденной сосиской. — Понимаешь, инспектор из Министерства высшего образования пожаловал. Проверять.
— Кого и зачем?
— Очередную кляузу, — кисло поморщился Старостин и вздохнул. — И дёрнул же меня черт согласиться на участие в приёмной комиссии! Лучше бы докторскую закончил! Осталось всего ничего, чепуха…
«Затянул старую песню», — подумал Глеб. Насчёт докторской он слышит от патрона уже четыре года. С тех пор, как стал на последнем курсе посещать студенческий научный кружок, которым руководит Михаил Емельянович.
Ярцев ожидал, что патрон опять заведёт сказку про белого бычка, то бишь про свою докторскую диссертацию, но Михаил Емельянович заговорил о его, Глеба, делах.
— С тобой надо что-то решать. Сегодня будем утверждать план защит на будущий год.
— Сделайте все, чтобы меня вставили, — зажёгся Ярцев.
— Когда, милый? — усмехнулся доцент.
— Ну, хотя бы в третьем, в крайнем случае — в четвёртом квартале.
— Успеем ли, — покачал головой Старостин. — И потом, публикаций у тебя
— раз-два и обчёлся. Сам понимаешь: уж если идти, то наверняка!
— Публикацию мне в Москве обещали. Около печатного листа. И в записках нашего университета выйдет в мае лист. Это — во! — провёл ладонью над макушкой Глеб, но, видя, что патрон сомневается, хмуро добавил: — По-моему, вы заинтересованы в защите товарища Ярцева не меньше, чем он сам. За два года вы не имеете ни одного кандидата наук из своих подопечных. И потом, срок аспирантуры у меня кончается. Что, в преподаватели подаваться? На сто двадцать рэ в месяц? К тому же существует наш уговор…
Старостин вытер бумажной салфеткой рот и поднялся:
— Ладно.
Телефон не прозвенел, а прошептал на тумбочке возле кровати. Ставя аппарат около себя на ночь, следователь Воеводин убирал громкость почти до конца, чтобы в случае экстренного вызова не поднимать на ноги весь дом. Сам он уже натренировался просыпаться от этого шёпота.
— Разбудил? — раздался в трубке голос оперуполномоченного угрозыска Богданова.
— Разбудил, — тихо ответил Воеводин, засовывая ноги в шлёпанцы. — Погоди…
С аппаратом в руках он вышел в коридор — шнур был длинный, хватало до кухни — и, плотно притворив дверь, чтобы не слышала жена, устроился на сиденье под вешалкой.
— Ну, здорово! — сказал следователь уже громче.
— Доброе утро, — с опозданием приветствовал его Богданов. — Понимаешь, Станислав Петрович, надо встретиться.
— Прямо сейчас?
— Часиков в восемь. Чтоб спокойно обмозговать. А то потом будут дёргать.
— Сколько сейчас?
— Семь.
— Лады, — ответил Воеводин.
Расспрашивать оперуполномоченного, чем вызвано его желание увидеться до работы, он не стал — причина, значит, была.
Он прошёл на кухню, автоматическим движением включил две конфорки электроплиты. На одну поставил чайник, на другую — сковороду для бесхлопотной яичницы. И тут только увидел на столе лист бумаги с одним словом, написанным большими буквами: «ЁЛКА!!!» — с тремя восклицательными знаками.
— Вот незадача! — сказал вслух расстроенный Воеводин.
Это было напоминание дочурки, что отец обещал сегодня купить пушистую красавицу к Новому году. Он хотел пойти на ёлочный базар в восемь часов, к открытию, — это было рядом, за углом, — а потом уже на работу. Ёлки привозили поздно вечером, торговать начинали утром, и к обеду оставались лишь самые захудалые с несколькими жалкими ветками на макушке.
Звонок Богданова нарушил планы.
С ёлкой тянуть дальше было нельзя — на календаре 27 декабря.
Ровно в восемь следователь открыл дверь своего кабинета, где за столом коллеги уже восседал капитан Богданов.
— Вот, Алексей Павлович, — сказал следователь, вешая пальто на крючок за шкафом, — был зван и прийдох…
За окном было ещё совсем темно из-за туч, плотно заблокировавших небо и принёсших такую привычную предновогоднюю оттепель.
— Небось вчера отсыпался весь день? — спросил Богданов, вертя на столешнице зажигалку, с которой не расставался никогда, хоть и бросал курить время от времени.
— После дежурства свалился как убитый, — признался следователь. — А потом бегал, искал ёлку. Все впустую.
— А у меня поспать не получилось. Разделся, лёг, да только извертелся весь. Не идёт из головы эта кража, и все тут! И ещё приказание Копылова… Ты же знаешь генерала — «отыскать и доложить!».
— Что, дело у него на контроле? — удивился Воеводин.
— Да, короче, вернулся я в управление, потолковал с ребятами, может быть, есть или было что похожее… — Богданов щёлкнул зажигалкой, некоторое время смотрел на длинный язычок синеватого пламени.
— Ну и как?
— Никаких аналогий, — ответил оперуполномоченный. — Поехал на Большую Бурлацкую, в дом Ярцевых. Поговорил с участковым, дворником. С соседями потерпевших — с первого этажа и на их лестничной площадке. Результат — ноль!
— Спасибо! — отвесил шутовской поклон следователь. — И ради этого ты вытащил меня на час раньше?
— Терпение, Петрович, терпение, — улыбнулся Богданов. — Потом я махнул на комбинат химволокна, где работает Ярцева. Хотел уточнить кое-что. Может, она отдавала драгоценности в ремонт ювелиру? Только рот раскрыл, а эта Леночка заявляет: «Знаете, кто украл?» — «Нет», — говорю. А она мне: «Мужчина!» Спрашиваю, откуда ей это известно. И Ярцева поведала такую историю… Оказывается, в день
