— Мы тоже, Тамара Сагаловна, не думаем, что причиной предсмертных пыток была, так сказать, романтическая история. Вот и ищем зацепки… А что вы знаете о работе мужа?
— Хотите, верьте, хотите — нет. Ничегошеньки.
— Не знаете даже, кем работал?
— Почему же… Работал на заводе, завскладом. С какими-то деталями дело имел. Вы думаете, что из-за этих железок его могли…
— Определенного я сам ничего не могу сказать. И потому готов допустить самое невероятное… Хорошо, завод… А кооператив? Ведь вам известно о нем?
— Конечно. Я и сама писала заявление в «Сатурн», я уже говорила, и пару раз расписывалась в ведомостях… Ох!.. — впервые в ее глазах мелькнуло живое чувство — страх.
— Не пугайтесь, Тамара Сагаловна, хуже того, что случилось, не будет. Вашему мужу уже ничем не повредишь… А вдруг за этим что-то да и кроется… Он ничего вам не говорил о своих опасениях, подозрениях, каких-то неполадках?
— Он никогда не говорил о работе, а я не спрашивала. Все по своему разумению. Вот и в кооперативе иногда ночевать ему приходилось. И всегда без предупреждения… Я уже привыкла.
— А в тот день?
— С утра как пошел на завод, так и не вернулся… Вечером будто бы у Светланы, полюбовницы покойного Леонида Григорьевича, собирались, как в тот день, когда он утонул.
— Ваш муж уехал на машине?
— Машину водит сын. У Ефима прав нету… И учиться не желал. Завод — вот он, две остановки.
— Ас собой к Светлане не приглашал?
— В этот раз нет. Но как-то Ефим возил меня туда на майские праздники. Я не хотела, и не скрывала этого… Что ж получается? Я знаюсь с законной женой Леонида Викторовича, а тут нате… Но он настоял. Я подчинилась… Правда, больше он меня туда не тянул. Да и радости с этого… Мужики втроем в углу шушукались, что-то свое обсуждали. Даулет — ему недолго — напился, пробовал встрять, они его оттуда шуганули. Он вернулся к столу и начал опять водку хлестать да Светке глазки строить. Совсем ошалел! А та уставилась в телевизор на голых баб, будто самой нечем мужиков охмурять. Она и охмуряет. Даулету так улыбалась, что только дурак не заметит. А Лене хоть бы что… Ну, люди!..
— Значит, Тамара Сагаловна, вы только единственный раз побывали у Коробовой? — перебил ее майор. Надо было кончать, информация шла убогая.
— А что мне к ней ездить? Ефим говорил, я и сама убедилась, что они там не гулянки устраивают, а делами занимаются. Хоть и допоздна… Потому вчера вечером и не всполошилась. Замаялась с уборкой, в одиннадцать легла и заснула, как убитая… Как убитая, — прошелестела она, и внезапно руки ее, скрещенные на животе, безвольно упали, голова откинулась на спинку кресла, глаза превратились в узкие бездонные щелки, рот слегка приоткрылся. Поняв, что женщина в обмороке, Корнеев заметался по комнате. К счастью, во вмонтированном в книжный шкаф баре стояло несколько фужеров. Майор схватил один из них, бормоча.
— Сейчас принесу воды… Минуту… Где же у них могут быть лекарства?.. Хоть какие-нибудь капли….
Он бросился в кухню, но его остановил тихий и твердый голос:
— Спасибо, не надо, майор, никаких лекарств…
— Но, позвольте…
— Не волнуйтесь. Уже все прошло, все нормально. Минутная слабость… А вот и Васенька приехал.
В коридоре послышались громкие шаги, и через несколько секунд в кабинет ввалился стриженый ежиком невысокий крепыш в черных джинсах и темной рубашке.
«Довольно странный траур», — подумал Корнеев, вставая.
— Майор Корнеев, — назвался он. — Примите мои соболезнования, Василий Ефимович. Понимаю ваше горе, и поверьте, сейчас я больше всего хочу того же, что и вы — убийцы должны быть найдены.
— Откуда вам знать, чего я хочу?.. Отца-то не вернешь!.. Вы лучше маму пожалейте… Не ройтесь по живому, — парень говорил взволнованно, но не громко, стараясь не тревожить снова впавшую в безразличие женщину.
— Может быть, вы могли бы подсказать, где у отца хранились какие-нибудь записи, дневники или что- нибудь в этом роде? В них может оказаться след.
— Насколько мне известно, отец такой ерундой не занимался. А записную книжку он всегда держал при себе.
— Мы ничего не обнаружили. Как она выглядела?
— Старый, затрепанный зеленый блокнотик. Сколько себя помню, один и тот же. Но я в него ни разу не заглядывал. Зачем? Какие там у него дела? Завод, склад, вечные совещания. Вдобавок, еще и в кооператив зачем-то врюхался. Будто с голоду помирали. Я вот из армии год как пришел, тоже…
— Год достаточный срок, чтобы заметить что-нибудь неблагополучное.
— Я ж не шпион при отце. Если бы я знал!..
— Ну, мало ли — какая-то обмолвка, случайно оброненное слово?
— Не в моих привычках прислушиваться к чужим разговорам.
— Простите, Василий Ефимович, вы работаете или учитесь?
— Вот-вот, я был уверен, что доберемся и до этого! — вспылил Василий. — Вместо того, чтобы разыскивать убийц хорошего человека, вы нас вопросиками терроризируете!
— Можете не отвечать, — нахмурился майор.
— Нет, почему же?.. Я… присматриваюсь пока. Что ж мне, после Афгана и отдохнуть нельзя?.. Пока вы тут сами с собой боролись, я там душманов молотил. Мы там жизни клали, а вы развели здесь маленький капитализм. Отец всю жизнь на заводе горбатился, что бы купить развалюху, на которой я езжу, а торгаши на «Мерседесах» катаются!
— Вася, прошу тебя, не горячись. Не надо кричать… Тебя товарищ майор не о том спрашивает.
— Хорошо, мам… Но что от меня хотят?.. Я ведь в тот вечер не знал, где он и когда явится. Не было еще такого, чтобы я отца из гостей встречал. Ты ведь сама как-то говорила, что до дома Светы минут двадцать пешком. А этот, председатель, как его, Борис! Всегда на «Волге» раскатывает, и пьяный, и трезвый. Все у него куплены… Неужто он, скотина, подбросить не мог?.. Видно, здорово отец кому-то насолил! А кому?.. Не представляю… Ух, попадись он мне под Кабулом!.. А вам, майор, чего, еще? В доме хотите пошарить?.. Ищите, ройтесь!.. У нас все на виду.
— Успокойтесь, Василий, — Корнеев уже и сам рад не был, что затеял разговор с парнем, взведенным, как пружина.
«Не мешало бы ему психиатру показаться. Как это там сейчас называется — реабилитационный центр?» — подумал майор. И словно прочтя его мысли, Василий немедленно взорвался:
— О нервах моих беспокоитесь?.. А где вы были, когда рота моя в Кандагаре загибалась? Какие нужно иметь нервы, чтобы спокойно смотреть, как твоему лучшему другу сносит череп снайпер?.. Мои нервы там остались, когда БТР развернул и всех, кто был в кишлаке, духи — не духи, с дерьмом смешал… После мимо проезжали: горелое, грудами тряпки валяются, где старики, где женщины — не разобрать. Наша работа… Как такое человеку вынести?.. За что убивали?.. За что гибли сами?.. Теперь это, видите ли, политическая ошибка… А домой вернулся — жулье жирует напропалую. Деловые, понимаешь, люди, миллионеры, уже не подпольные, а вполне натуральные, наши, советские. А тут и мы — здравствуйте! — со своими нервами, ранами, а то и вовсе без рук без ног, без крыши над головой, без профессии. Кому мы нужны — такие?..
— Спокойней, Василий. Я тоже не от дедушки слышал, как пули свистят! — прервал взмокшего парня майор. — Надо во всех ситуациях оставаться мужчиной. Матери нужна опора. И не забывайте запирать дверь. Убийцы пытками хотели вырвать у вашего отца какую-то тайну. Не исключено, что они объявятся и здесь. Так что при любых подозрительных событиях немедленно звоните мне, — майор протянул Василию листочек с телефоном. — Уверен, что мы распутаем этот клубок, и ваша помощь понадобится.
Тамара Сагаловна после слов майора приоткрыла глаза и болезненным голосом выговорила:
— Это я не заперла. Уже в комнате вспомнила, да сил вернуться не было. Дай, думаю, присяду на минуточку… И заснула… Вот видите, какая я?.. Ефим мертвый лежит, а я сплю в кресле… Господи, да что ж это такое! — она схватилась за горло, гася рыдания.
