остальные.
В раздевалке словно разорвалась осколочная бомба. Вещи были разбросаны по периметру, лавки сломаны. Причем одна ровно пополам. В стенах из гипсокартона виднелись глубокие вмятины.
Сам Рогов лежал в углу в позе эмбриона и тихо скулил.
– Кеша, – позвал Рома, приблизившись к своему бывшему врагу. – Что с тобой?
– Уйдите от меня, – всхлипнул в углу Рогов. – Уйдите все!
Затем Рогов несколько раз шумно втянул в себя воздух, пытаясь подавить плач, и сказал:
– Меня отец убьет.
Рома заметил большую красную шишку на лбу Рогова. От отчаяния тот бился головой об стену.
– Меня отец убьет, – тихо завыл Рогов.
– Почему? – спросил Юрик.
– Я у него часы взял. Без спроса. Наградные. А их украли. Меня отец реально убьет!
И Рогов затих на полу.
По сплюснутому носу покатилась слеза, оставляя мокрую дорожку.
8
Рогов не хотел уходить из школы. Ему было страшно идти домой. Нянькин узнал про исчезновение часов. Учителю об этом рассказали девочки (кто же еще!). Нянькин не стал ругать Рогова за разгром в раздевалке. Он тут же спросил у Рогова номер телефона и позвонил его отцу.
Судя по всему, состоялся тяжелый разговор. Рома не слышал, что отвечал отец Рогова, зато он видел красного от напряжения Нянькина, который словно не по телефону говорил, а держал оборону. Учитель физкультуры с растрепанными кудрявыми волосами тер свободной рукой лоб и защищал своего ученика:
– Послушайте… да нет, вы послушайте… Иннокентий не виноват… да, он не прав, что взял ваши часы, но это из-за того, что он вас уважает, хочет быть на вас похожим. Я не шучу, вы авторитет для него…
Рома подумал, что Нянькин умеет убеждать.
– Я сам запретил ему часы на акробатику надевать. Приказал в раздевалке оставить. Это в целом моя вина…
Тут Нянькин помолчал, послушал роговского отца и продолжил с удвоенным напором:
– Никогда! Никогда еще у нас не воровали в раздевалках… Согласен, в общей раздевалке – было. Но там, где дети переодеваются на театральные дисциплины, такого не было. Это что-то немыслимое. И мы будем с этим разбираться.
Затем Нянькин плавно перешел к защите Рогова:
– Он тонкий, ранимый мальчик…
«Это Рогов-то?» – удивился про себя Рома.
– Он пользуется авторитетом среди одноклассников…
«Благодаря кулакам», – подумал Рома.
– И учителя им очень довольны…
«Особенно, когда он в школу не приходит», – мысленно добавил Рома.
Нянькин, мелко кивая головой, слушал, что отвечает ему отец Рогова. Тот говорил долго. Нянькин несколько раз перекладывал телефон от одного уха к другому и повторял, как автомат:
– Да… Я вас понимаю… да… я вас понимаю… да… – а после сказал с уважением, но твердо: – Поймите, Кеша подавлен, сильно переживает и раскаивается. И надавить на него еще сильнее будет неразумно. Он уйдет в себя, замкнется, и раздавить, проломить образовавшуюся скорлупу вам будет уже не под силу. А ведь эта скорлупа затвердеет и останется на всю жизнь! Прошу вас, будьте к нему снисходительны. Я знаю, вы это можете!
Нянькин убрал телефон в карман спортивных штанов и повернулся к Рогову, который, сгорбившись, стоял в стороне, и опущенные руки его почти достигали коленей.
– Езжай домой, – сказал Нянькин.
– Он драться будет.
– Не будет.
– Будет. Вы его не знаете, – упорствовал Рогов.
– Кеша, я немножко разбираюсь в людях. После разговора со мной он не поднимет на тебя руку. И не потому, что я такой замечательный, а потому, что событие это стало публичным. Иди и ничего не бойся.
Рогов чуть не прослезился.
– Спасибо вам!
Нянькин улыбнулся:
– Ну, у меня здесь свой интерес был. Мне мячи надо надуть. Два баскетбольных лежат у меня.
– Да хоть двадцать! – просиял Рогов.
Рома и Юрик сидели в классе физики. За окном на фоне темно-фиолетового, гаснущего неба чернели голые ветки.
– Все относительно… – сказал Рома, посмотрев на портрет Эйнштейна. Под портретом висела надпись: «Альберт Эйнштейн (1879–1955), создатель общей и специальной теории относительности». Вид Эйнштейн имел очень недовольный. Можно было предположить, что великого ученого за секунду до фотосессии ударило током. Волосы встали дыбом, одна бровь вопросительно приподнялась, словно Эйнштейн спрашивал: «А что это было?»
– Все относительно, – повторил Рома.
– Ты о чем? – спросил Юрик.
– Он мог часы потерять, – сказал Рома, – а поднять бучу, что их у него украли. Или он их себе взял, а на нас свалил.
– Ты мне сколько раз говорил, что нужно о людях думать только хорошее, – напомнил Юрик Роме.
Рома согласился:
– О людях. Обо всех, кроме Рогова.
– Надо же быть таким злопамятным, – покачал Юрик головой.
Рома возмутился:
– Я не злопамятный! Я хочу понять, кто совершил это преступление! Если Рогов сказал правду, то кто-то из наших.
– С чего ты взял? – поинтересовался Юрик.
– Ну, смотри, – начал объяснять Рома. – Мы переоделись, пошли на акробатику. Двери раздевалки выходят в спортзал. С первого этажа никто зайти не смог. Значит, вор среди нашего класса, среди тех, кто был на уроке.
– Правильно, – согласился Юрик.
– Ты не видел, чтобы кто-нибудь во время урока в раздевалку входил?
– Нет.
– Я тоже не обратил внимания. Это плохо, – заключил Рома.
Толя Маленький и дедушка Юрика пришли одновременно. Толя в пальто и меховой шапке, дедушка Юрика в летней футболке и тренировочных штанах.
– Собирайся, – сухо сказал дедушка Юрику.
– Я тебя в машине жду, – сказал Роме Толя Маленький и, прежде чем уйти, обратился к дедушке Юрика с вопросом: – А вам не холодно?
Лучше бы он ничего не спрашивал. Потому что дедушка только, казалось, и ждал этого вопроса.
– Холодно тем, кто ведет неправильный образ жизни! Кто разрушает свой организм курением, питием и безбожно продолжительным сном не по распорядку!
Толя Маленький кисло улыбнулся и вышел из класса.
– Надо будет завтра Рогова допросить, – сказал Рома, с надеждой глядя на Юрика.
Тот, конечно, понял: Рома предоставляет эту честь ему.
– Ну, правильно, грязную работу всегда приходится делать мне!
9
На следующее утро Юрик учинил Рогову допрос. Рогов понял, что ему хотят помочь, и описал часы, как мог, косноязычно, но подробно.
