Верхний ярус был отведен представителям прессы. Не выходя из ложи, они могли передавать сообщения во все концы Земли, на Марс, Венеру, искусственные спутники.
Мадия подошла к своей ложе. На дверях висела табличка: «Мадия Тарханова, инженер-референт галактической связи». В ложе было уютно и тихо. Сверху падал мягкий дневной свет, освещая небольшой секретер, стул, кресло, полочку. Мадия устроилась в кресле у барьера. Взглянула вниз. К председательскому столу подошли двое. Один из них поднял руку.
— Верховный Совет Планеты, — сказал он, — утвердил наше решение об избрании Председателем Звездного Совета академика Русской Академии наук Бориса Козырева, звездолетчика, выдающегося физика и композитора.
Все зааплодировали. Козырев вышел на трибуну и поклонился присутствующим. Кто из сидящих в зале не знал его, астролетчика, автора учебника космогонии? С того дня, как Мадия переступила порог Института космонавтики, Козырев стал для нее путеводителем в большой науке.
— Благодарю членов Совета за высокое доверие. Я приложу все силы, чтобы оправдать ваши надежды, — сказал он. — Сегодня председательское кресло должен был занять академик Ритмин Тарханов. Его нет среди нас. Вчера станция «Прощание» передала скорбную весть о гибели звездолета «Уссури». Звездолет должен был вернуться на Землю пятнадцать лет назад. Он не вернулся. Сигнал о гибели «Уссури» мы получили с запозданием на сорок семь лет. Почему? Что произошло? Есть два предположения. Первое. Командор Тарханов в силу каких-то обстоятельств изменил курс звездолета и отправился на более отдаленную планету, чем Лория. Второе. Звездолет шел курсом, проложенным на Земле, но на подступах к Лории подвергся нападению белых шаров. Возможно, Тарханов оказался в их плену. Я допускаю мысль, что это были разумные существа. Много лет спустя после захвата звездолета они решили отправить радиограмму на Землю… У меня нет уверенности, что мои предположения удовлетворят вас. Но другого объяснения я не могу дать. Будем ждать дальнейших событий. Мне очень хочется верить, что Тарханов вернется на Землю и привезет нам новые миры. Я вношу предложение избрать академика Ритмина Тарханова Почетным Председателем Звездного Совета…
Затем Козырев представил членам Звездного Совета руководителей комитетов. Мадия невольно приподнялась; председателем Комитета галактической связи Козырев назвал кубинца Рауля Сантоса. Мадия узнала его.
Это было три года назад, в Америке, во время летних каникул. Она плыла по Миссисипи на маленьком пароходике, точной копии старинных речных судов. Он мягко стучал колесами по сонной реке. В каюте среди немногих приумолкших пассажиров рядом с молодой индианкой сидел слепец. Лицо его врезалось в память Мадии, может быть, потому, что это было лицо человека, у которого вея жизнь как бы ушла в глубину. Слепцы приноравливаются к мраку, в котором они живут…
— Кто это? — спросила она своего спутника, студента-однокурсника.
— Сантос…
— А подробнее?
— Неужели не знаешь кубинца Рауля Сантоса? Мы учимся по его работам…
— Так это он?..
И вот сегодня неожиданная встреча здесь, в зале Звездного Совета! «Прошло три года, — подумала Мадия. — Я кончила институт, я вижу звезды и вижу солнце, а он видит только ночь, бесконечную ночь». Девушка знала многие работы этого крупного ученого.
Сантос стоял на трибуне-крупный, с выразительными, резкими чертами лица. Он свободно говорил по-русски.
Но вот Козырев кончил представлять руководителей комитетов Звездного Совета. Откуда-то сбоку в белой парадной форме вышел Игнат Лунь и остановился у стола Козырева. Мадия с любопытством глядела на космонавта, хотя уже не раз присутствовала на подобной церемонии.
— Игнат Лунь, отвечай, — с некоторой торжественностью заговорил Козырев. — Ты сознательно выбираешь свой звездный путь?
— Да!
— Дай клятву, Игнат Лунь.
— Я, Игнат Лунь, именем Объединенного Человечества клянусь хранить в бескрайних просторах Вселенной верность Земле.
— Какую звезду ты избрал, Игнат Лунь?
— Мицар.
«Он прав, — с благодарностью и неожиданным чувством симпатии к звездолетчику подумала Мадия. — Надо выяснить все обстоятельства гибели звездолета, „Уссури“. Это сделает Лунь».
А Лунь, оказывается, думал не только о таинственной гибели звездолета. Он стремился к большему.
— Игнат Лунь, почему ты выбрал Мицар? — спросил Козырев.
— Я верю в теорию Тарханова о существовании цивилизации на Лории.
Свет в зале погас. Во всю стену засветился экран. Комментатор объявил:
— Планетарные маршруты Игната Луня. Прошу обратить внимание на посадку космоплана на Меркурий. Управлял кораблем Игнат Лунь. По десятибалльной системе оценок он получил наивысший балл — десять. Картины штурма Полюса недоступности Венеры. Жизнь на Венере. Экспедиция на Юпитер. Управляет кораблем Игнат Лунь. Сорок восемь полетов за три года. Средний балл — девять и семь десятых…
Козырев махнул рукой, и экран погас.
— Я предлагаю утвердить Игната Луня командором галактического звездолета, — сказал он, обращаясь к членам Звездного Совета. — У кого есть возражения? Вопросы? Нет. — Ученый протянул руку космонавту. — Итак, Игнат Лунь, твоя планета Лория. Звездный Совет надеется, что ты в течение года представишь обоснованный проект организации экспедиции на Лорию…
Козырев поджидал Мадию у главного подъезда Звездного Совета.
— Где мы ужинаем, дядя?
— В «Женьшене», — ответил Козырев, открывая дверцу кабины.
Через несколько минут они уже поднимались в этот небольшой ресторанчик. Козырев заказал ужин и, постукивая по столу черенком ножа, заговорил об Игнате Луне:
— Мне понравился этот человек. Он может сделать многое… Очень многое.
Мадия обрадованно прислушивалась к словам ученого. Ей почему-то вспомнился давний рассказ Козырева о себе.
Было это много лет назад. Козырев любил девушку. «Я буду тебя ждать», — сказала она, провожая его в полет. Он летел один на новом звездолете собственной конструкции. В этом испытательном полете проверялась новая аппаратура.
Потом Земля дала еще одно задание. На исследовательской станции случилась авария, и жизнь людей была в опасности. Козырев полетел к станции, находившейся на краю Солнечной системы. Шли дни, недели, месяцы… Электромагнитные бури затруднили, а потом сделали невозможной радиосвязь с Землей. Козырев оказался в полном одиночестве. Он не мог свыкнуться с ним. Чтобы бороться с одиночеством, он учился музыке и поэзии, которые казались ему самыми далекими от его профессии. Если говорить правду, он любил и то и другое с детства, но подавлял в себе это влечение: космос требовал от него всей жизни; он не имел права отвлекаться. Только теперь, в полете, он понял свою ошибку. Оказалось, гармония музыки была созвучна гармонии математики: и музыка и математика требовали глубины мысли, а часто отрешенности, абстракции, или, точнее, отвлеченности от привычного. Нет, музыка при этом не отрывалась от своей основы — жизни. Просто она воплощала жизнь в каких-то иных образах. В поэзии было другое. Поэзия, наоборот, возвращала его к самому точному восприятию всего того, что им было покинуто на Земле, и всего того, что окружало его сейчас…
Потом была работа на станции. Вернулся он на Землю только через девять лет. Любимая не дождалась его: она предпочла другого.
Припоминая историю Козырева, Мадия, видимо, пропустила многое из того, что говорил ей Председатель Звездного Совета. А он вспоминал Сантоса:
— Ты, Мадия, будешь работать с ним. Твоя теория расшифровки космических сигналов очень
