начнёт меня как-нибудь по-другому называть, выходит, маме заново придётся привыкать?.. Она не согласна.
Я хотел ей сказать, что никогда не женюсь, буду всегда с ней, но тут она спросила:
— И всё же, будь ты Женя, будь ты Ыйген, что ты собираешься делать?
— Мы договорились с Кристепом — пойдём в кино. Я должен за ним зайти.
После завтрака мама подошла к зеркалу и поправила причёску. Она недавно постриглась под мальчика и никак не может понять, идёт ей или не идёт. И сейчас она тоже не поняла и стала мыть посуду. Я помогал ей: вытирал и ничего не разбил — ни чашки, ни тарелочки. Потом она начала одеваться, а я выскочил во двор.
Погода была хорошая. Очень много солнца и тихо-тихо. А когда мы уезжали, все в Москве говорили, что в это время здесь уже зима и пора надевать шубы и валенки… Вот и слушай их! Сами не знают, а говорят! Какие там валенки, если и в телогрейке невозможно жарко и надо её расстёгивать!
Мама вышла из дому на невысокое крыльцо. Она была в новой шляпке и натягивала кожаные перчатки.
— Ты куда? — спросил я.
— Мне надо в больницу.
— Сегодня ж выходной!
— У болезней выходных не бывает, — сказала она. — На днях к нам привезли одного зоотехника, из дальнего посёлка за рекой. Нужно взглянуть, как он провёл ночь… Если хочешь, если ты пока свободен, пойдём со мной. Я в больнице совсем недолго пробуду, оттуда заглянем в магазин. Может быть, привезли пальто на твой рост.
Я пошёл с ней и всё время вертел головой по сторонам: не столкнуться бы с Верой Петровной… Хоть и воскресенье, она всё равно пожалуется маме, что я плохо учусь. Ну да ничего! Она живёт возле школы, где все учительские квартиры, а больница и магазин в другой стороне. Не встретим.
— Смотри шею вывихнешь, — сказала мама.
— А мне не страшно, — сказал я. — Если вывихну шею, ты мне её и починишь.
Уже возле больницы, почти у самых ворот, нам навстречу попался здоровый высокий дядька в тёмно- синем пальто и жёлтой мохнатой шапке.
Он, когда поравнялся с нами, голову наклонил и посмотрел на маму сверху:
— Здравствуйте, Нина Игнатьевна…
И остановился, сверху на нас смотрел.
— Здравствуйте, — отозвалась мама и тоже остановилась, хотела снять перчатку, чтобы с ним поздороваться, но он ей не дал этого сделать и пожал руку. — Что, Фёдор Григорьевич, вышли пройтись? — спросила мама, хотя и без того было понятно, что вот воскресенье и человек гуляет.
А он ничего, не удивился.
— Да, такой погоды, как сегодня, теперь до весны не дождёшься… Последние деньки… И, понимаете, просто жалко дома сидеть. Но я-то гуляю, а вы, кажется, и сегодня направляетесь в больницу?
— Только на минутку… Пошли вот вместе… — Она положила руку мне на плечо. — Вместе с моим птенцом.
Я незаметно дёрнул её сзади за рукав. Сколько же раз, сколько говорить, чтобы она меня так никогда не называла, особенно при чужих!
— А ты, Женя, тоже хочешь стать врачом? — заговорил Фёдор Григорьевич со мной.
Смотри-ка!.. Знает, как меня зовут.
— Почему врачом, нет…
— Наверное, космонавтом, — улыбнулся он и показал два передних стальных зуба.
— И не космонавтом вовсе, — ответил я, а сам подумал: «Что мне, пять лет, что ли?.. Это в детском саду все хотят быть обязательно космонавтами, а больше никем».
— А ты смог бы быть космонавтом или, допустим, лётчиком, — продолжал Фёдор Григорьевич. — Ты разве не помнишь?.. Мы же в самолёте из Якутска вместе летели в Ыйылы. Высоко забирались, до трёх тысяч метров, до трёх с половиной… А ты хорошо держался, значит, полёт переносишь.
Верно, мы летели вместе. То-то он сразу показался мне знакомым и по имени меня назвал. Его место было как раз позади наших кресел, и он ещё на стоянке всё советовал маме оба уха заткнуть ватой: так, он говорил, лучше, когда самолёт набирает высоту или начинает спускаться.
— Нет, я всё равно не хочу лётчиком, — сказал я.
— Скорей всего, он у меня будет путешественником, — вступила мама в разговор. — Путешественником по разным неизведанным странам. Вот и на Крайний Север меня затащил, говорил, никуда больше не поедет.
Я снова дёрнул рукав маминого пальто. Кто её просит? Я же вот не спрашиваю, не надоедаю, кем Фёдор этот Григорьевич работает, что он тут, на Севере, делает. А он уже тогда, в самолёте, разведывал у мамы, кто она такая, и откуда, и надолго ли собирается в Ыйылы… Надоедливый он просто!..
— И молодец, что затащил! — с чего-то обрадовался он. — Я с первого дня это утверждал. Помните?.. — Он к маме обращался, потом опять заговорил со мной: — Это ты хорошо решил — на Север. И путешественником — лучше не придумаешь! Но я задерживаю вас, Нина Игнатьевна? Вы, наверное, торопитесь?.. До свидания…
Он не только маму задерживал, и меня тоже. Нам же после больницы надо в магазин. Поэтому я обрадовался, когда мама кивнула ему:
— До свидания…
Стоило ему отойти немного, мама повернулась ко мне.
— Ну почему ты такой дикарёнок, Женька? — сказала она. — Спрашивают у него, кем он хочет быть, когда вырастет, а он словно язык проглотил!
— Я не проглотил, — сказал я и высунул язык, как высовываю, когда мама хочет посмотреть, не простудился ли я, не красное ли у меня горло.
— Вижу, вижу, что не проглотил! Закрой рот, а то сегодня всё равно холодно.
Мы с ней вошли во двор больницы, поднялись на крыльцо. В больнице всегда пахнет лекарствами. Мне так шибануло в нос, когда открылась дверь, что я сказал маме: нет уж, я туда заходить не буду, подожду её во дворе.
С чего это он придумал, будто я собираюсь стать врачом?..
Во дворе кружились воробьи: они стайками слетались к длинному зданию больничной конюшни, клевали что-то, топорщили пёрышки — и скок-скок по мёрзлой земле… Воробьи здесь всю зиму живут: они никуда не улетают, ни в какие тёплые края. Вот отчаянные, не боятся холодов! А эти попались и вовсе какие-то сумасшедшие… Я их нарочно пугал. Только отгонишь и отойдёшь чуть в сторонку, а они тут же слетаются на прежнее место. Снова спугнёшь — всё равно возвращаются.
Я с ними до тех пор воевал, пока мама не вышла обратно на крыльцо и не позвала меня.
— Вот и всё… Я свободна, — сказала она, когда я подбежал к ней. — Теперь мы с тобой можем пойти в магазин.
— А как твой больной?
— Моему зоотехнику сегодня гораздо лучше… И ночь он провёл спокойно. Я даже думаю, что через неделю он может выписаться и вернуться домой. Вот… А ведь когда его привезли, никто не мог ручаться, будет ли он жить!
У неё был такой вид, как в институте после пятёрки на экзамене. А я хоть и не понимал, что было с этим зоотехником, но тоже обрадовался: мама врачом стала недавно, а вот уже спасла человеку жизнь!
…Большой бревенчатый магазин — на главной улице он стоит — только что открылся, внутри было полным-полно покупателей, и все они толпились возле прилавков. За чужими спинами, плечами и головами не так-то легко было рассмотреть, привезли пальто или не привезли. Вот если бы залезть куда повыше, но некуда было…
Мама бочком-бочком подобралась к прилавку, где развешано готовое платье.
— Детское пальто, детские вещи есть?.. — спрашивала она у толстой румяной продавщицы.
Та ей не ответила — с другими переговаривалась, и маме пришлось одно и то же спрашивать
