в наше время предвестие печали. Перепуганный и теперь уже «презренный» не только в переносном, но и в самом прямом смысле, так как от него, конечно, сразу все отвернулись, Мирзоян, и без того склонный к выпивке, запил и вскоре умер. Ирония судьбы заключалась в том, что, когда его хоронили, эту самую оду Сталину обнаружили в кармане его пиджака. Видимо, выходя прогуляться, он взял листок с собой, но это абсолютно вылетело у него из головы, когда он вернулся и застал тот самый кошмарный идеальный порядок в своем кабинете. Однако история, как известно, учит только тому, что ничему не учит. Что тут добавить? Нет ничего большей стабильности в мире, чем стабильность нестабильности России.
Искренне любящий
Ваш А. Переверзин
– Значит, вы утверждаете, что Раяд – это центр племени раядов, а не зашифрованное название шпионской сети?
– Да.
– И вы утверждаете, что не собирались свергать Советскую власть и не готовили покушение на товарища Сталина?
– Да.
– А вот профессор Шестаков утверждает обратное.
– Что же?
– Профессор Шестаков признался, что так называемые руны из Раяда – это шифровки, полученные от американской и английской разведок.
– Он арестован?
– Здесь вопросы задаю я. Вы признаете факт получения зашифрованных посланий от вашего начальства?
– Господи, какого начальства?
– Здесь вопросы задаю я. Но если вам интересно, то вот перевод этих шифровок, которые нам предоставил Шестаков. Здесь четко написано: «Товарища Сталина следует немедленно убрать. Ответственность по исполнению возложить на профессора Виноградова».
– Чушь какая-то. Там совсем другой текст.
– Какой же?
– Я уже сейчас не помню... Я...
– Вы плохо подготовились. Видимо, не ожидали провала, да?
– Как я должен ответить на этот вопрос?
– Здесь вопросы задаю я. Вы ожидали или не ожидали провала вашей шпионской организации?
– Это какой-то бред. Как можно было что-то поручать профессору Виноградову, тем более убийство Сталина, если Виноградову девяносто два года и он едва ходит?
– Здесь вопросы задаю я. Ну, для убийства, как вы понимаете, ноги не очень важны.
– Ничего никто никому не поручал и поручить не мог.
– Напрасно отпираетесь. Виноградов уже сознался.
– И он тут?
– Здесь вопросы задаю я. Виноградов предоставил нам подробный план убийства товарища Сталина, мы также изъяли у него оружие для осуществления этого подлого акта. Кроме того, помогать ему в этом гнусном деле должны были его семья и соседи. Вот их признания. Всего пятнадцать человек.
– Боже.
– Обвинения столь серьезны, что я не понимаю, почему вы отпираетесь. Ну хорошо. Я даю вам время подумать. Может быть, ваша совесть вам что-то подскажет до завтра.
XXXV
Два дня после стрельбы Кроня просидел в квартире безвылазно – благо еды хватало. Если Кроня слышал какой-то шум, разговоры или просто остановившийся на этаже лифт, тихо подкрадывался к дверному глазку и внимательно наблюдал за тем, что происходило на лестничной клетке. Ленку Костя забрал в тот же день, и с тех пор исчез, как будто испарился. Сначала Кроня хотел позвонить Косте на мобильный, но все его нутро прямо переворачивалось от мысли, что с тем могло что-то случиться. Чем такое знание, уж лучше неведение. «Ничего, – думал Кроня, – как все успокоится, обязательно позвонит». Тем временем за дверным глазком происходило то, что обычно происходит, когда дело принимает криминальный оборот. Сначала к дверям бывшей Костиной квартиры поднялись какие-то люди в штатском, с ними санитары местной труповозки. Через час из квартиры вынесли накрытый белой простыней труп. Кто был под простыней, Кроня видеть, конечно, не мог, но понимал, что это жертва той самой стрельбы. Потом всё те же люди в штатском опечатали дверь, а после пересекли лестничную клетку и позвонили к соседям. Насмерть перепуганный Кроня отпрыгнул от двери и на цыпочках зашел к отцу в спальню. Тот удивленно приподнялся на кровати, но Кроня приложил к губам палец и так яростно завращал глазами, что старик, пожав плечами, откинулся обратно на подушку и вернулся к чтению газет. Когда звонки прекратились, Кроня снова вернулся к двери. Но на лестничной клетке уже никого не было. На следующий день он снова услышал какой-то шум и, приникнув к глазку, увидел молоденькую девушку. Она подошла к Костиной квартире, но, заметив, что дверь опечатана, растерянно замерла. Затем в приступе отчаяния она то звонила в дверь, то стучала по ней кулаками. И наконец, обессилев, уперлась головой в дверь и так простояла почти минуту неподвижно. Потом пришла в себя, достала мобильный телефон и набрала какой-то номер. Но там, видимо, никто не брал трубку, и она убрала мобильный в карман. Какое-то время она неподвижно стояла на лестничной клетке, явно не зная, куда идти дальше. Затем направилась к Крониной квартире. Кроня чертыхнулся, потому что девушку ему было жалко, но теперь он уже никому не доверял. Мало ему проблем – еще и в эти влезать. Девушка звонила недолго. Потеряв надежду, что ей откроют дверь, она повернулась и ушла по лестнице вниз. В тот же день приходили какие-то люди в форме, потом еще кто-то. И каждый раз Кронино сердце прямо-таки останавливалось, когда они начинали трезвонить в его дверь. Постепенно поток гостей иссяк, и снова стало тихо.
На следующий день Кроня был вынужден покинуть квартиру, так как продуктов осталось с гулькин нос, а бесконечно кормить отца яичницей или макаронами ему не позволяла совесть.
К магазину он шел осторожно, постоянно озирался и шарахался от каждой тени. Ему показалось, что то ли он слишком долго просидел дома и что-то пропустил, то ли у него просто разыгралось воображение, но привычный пейзаж как будто изменился. По-прежнему висели российские флаги, по-прежнему крутили своими «головами» видеокамеры, но при этом Кроню не покидало необъяснимое ощущение, что район словно притих в ожидании перемен. Все показалось ему каким-то напряженным и испуганным, как он сам. В магазине его обслужили вежливо – никаких замечаний или отвлеченных разговоров. Кроню это, впрочем, вполне устроило, так как он уже начал бояться, что теперь паспорт и фамилию будут спрашивать везде и всюду, даже в магазинах. Вернувшись домой, он запер дверь на все замки и принялся готовить обед.
А через несколько дней, как снег на голову, свалился Костя с дружеским визитом. И не один, а с Ленкой. Кроня был безумно рад их видеть. Он суетился, что-то говорил и беспрерывно удивлялся их появлению, словно они вернулись с того света. Костя вкратце рассказал Кроне о своем бегстве и посвятил того (в пределах допустимого, естественно) в некоторые подробности произошедших событий. Кроня качал головой, охал, вздыхал, жалел, что Костя теперь здесь не живет, жаловался на отсутствие перспектив и вообще всякого желания не только работать, но даже и жить. «Вот только отец и держит меня», – с горечью повторял он. Костя понимающе кивал, а потом рассказал Кроне о Веронике и о том, как те же самые мысли посещали и его голову, и что, как отец держит Кроню, так и Костю держала в свое время Ленка, ради которой он и стал выкарабкиваться на поверхность. Потом Кроня проводил гостей к отцу, который не меньше сына обрадовался визиту Кости и Ленки.
Вечером они ушли, а Кроня зажил по-старому, так как и выбора-то у него особо не было.
А еще через несколько дней в районе что-то начало меняться. Причем меняться так кардинально, что Кроню просто оторопь брала, когда он вдруг стал замечать среди прохожих смуглые лица и слышать нерусскую речь. Российские флаги в окнах заметно поредели, а на улицах, как грибы, стали вырастать какие-то палатки и ларьки.
В один из таких дней Кроня отправился на рынок за продуктами. Его неприятно удивило полное отсутствие русских лиц и ощущение неприбранности и грязи.
