признаться Рено, показав на фолиант, лежавший в углу на сундуке. – Но я боюсь злоупотребить вашим временем…
– В моем возрасте времени на сон уходит немного. К тому же может так случиться, что мы больше не увидимся. Что вы хотите знать?
– Только две вещи… хотя я стыжусь собственной дерзости.
– Дерзость не слишком большой недостаток, если она уместна.
– Так вот: если вы встретили сира Тибо под Белином, значит, вы ехали в Иерусалим искать… сокровище. Вы нашли его?
– Да.
– Но не передали его ордену храмовников и поступили, как я знаю, на службу к королю Бодуэну?
– Именно так. Орден в те времена находился в руках не лучших людей, и я хотел побольше узнать о них. К тому же, признаюсь, мне хотелось познакомиться с юным прокаженным, обладавшим исключительной силой характера и излучавшим удивительное сияние. И в короле я нашел именно то, что искал. Теперь ваше любопытство удовлетворено?
– Не совсем, с вашего позволения. Если я правильно понял, то на поиски вас отправил епископ Лана, города, который расположен неподалеку от вашего родового феода. Как же случилось, что вы возглавили монастырь, находившийся на подступах к Бургундии и расположенный вдалеке от ваших родовых земель?
– Тамплиер находится там, где ему приказывают быть, и мне кажется, что я принесу больше пользы в монастыре, расположенном на подступах к Бургундии, как вы удачно изволили выразиться, но одновременно и на подступах к домену короля и графству Шампанскому. Перекресток дорог всегда интереснее дома в городе, где живут лишь торговлей и финансами. Во всяком случае, для меня. А теперь ваша очередь отвечать на вопросы: похоже, вы и в самом деле много знаете о моей жизни, – вам обо мне рассказывал брат Тибо?
– Нет, основную информацию я почерпнул из рукописи. В ней говорится и о вас…
– И о многом другом, я полагаю. Я прочитаю ее с большим интересом, прежде чем передам в монастырское книгохранилище, однако не забуду записать, что она – ваша собственность и должна быть вам возвращена, когда вы ее потребуете.
– Я вам бесконечно благодарен за все, – произнес Рено, широко улыбаясь. – Но должен вас предупредить… в рукописи не хватает одной или двух страниц…
Уточнений не потребовалось. Солидный возраст не притупил разум брата Адама. Легкое недовольство, веселая усмешка и даже что-то вроде уважения смешались в его взгляде, когда он взглянул на высокого, худого юношу, красивого красотой тех статуй, которые ему доводилось видеть во время своих странствий по Греции, юношу со смуглой кожей и темными глазами, что так необычно смотрелось в сочетании с копной светлых волос. Наивный и простодушный на вид молодой человек обладал к тому же живым умом, так что Тибо был вправе им гордиться…
– Думаю, тех самых, где речь ведется о подлинном Кресте Спасителя?
– Да, не хватает именно их. Я покорнейше надеюсь на ваше прощение.
– Не надейтесь. Мы с вами воюем по-доброму. А теперь отправляйтесь спать. Завтра я помогу вам добраться до Парижа, не попав в засаду, которую бальи не преминет устроить вам по дороге.
– Неужели он осмелится на это после всего того, что вы ему сказали?
– Люди такого сорта готовы на все, когда речь идет об их интересах. Кому, как не вам, знать об этом? Не побоялся же мэтр Камар совершить преступление, отправляя вас, человека невинного и благородного, на виселицу?
– За виселицу я ему почти что благодарен, от плахи и топора было бы избавиться труднее.
– Что ж, можно посмотреть на это и таким образом. В любом случае вы живы, и это главное.
Преображение Рено из жалкого беглеца в воина, поступающего на службу к могучему барону, произошло за одну ночь.
И когда на рассвете колокол позвал его к заутрене, он не нашел больше ни рясы, ни сандалий. Вместо них лежали рубашка, сотканная из волокон конопли, штаны из плотного сукна, кожаная котта[2], не новая, но вполне приличная, а главное – добротные кожаные сапоги, которые Рено тут же натянул на ноги, вздохнув с большим облегчением. Больше всего его смущали собственные голые ноги в сандалиях. Еще он разглядел коричневую шерстяную шапочку и кусок шерстяной материи, которую можно было набросить на плечи, и тогда она служила бы плащом, тем самым вожделенным плащом, который имеют право носить только прошедшие посвящение рыцари.
Новой одежде Рено обрадовался, как ребенок. Конечно, до своих злоключений он носил одежду красивее, да и качеством она была гораздо лучше, он успел узнать даже, что такое шелк, потому что дама Алес любила побаловать своего «сыночка». Зато пережитое позже заставило его сейчас, когда он натягивал грубую рубаху и потертый кожаный колет, почувствовать себя самым счастливым человеком. Он и не вспомнил даже, что прежде носил нижние рубашки и штаны изо льна, что его приемная мать на последний день рождения расшила ему золотой нитью блио[3] из алого шелка, который теперь наверняка лежит в сундуке Жерома Камара.
После службы Рено собирался поблагодарить брата Адама, но вынужден был отправиться вместе с остальной братией в трапезную: в этот день завершился пост и командор с капелланом ожидали всех уже там, молча стоя перед пустыми мисками.
Едва войдя, Рено сразу обратил внимание на то, что брат Адам облачен в кольчугу и длинный белый джюпон[4] с красным крестом, поверх которого был наброшен еще и плащ с капюшоном. Потом на капюшон будет надет шлем. Еще четыре брата были в военных доспехах. По окончании трапезы брат Адам сообщил братии, что отправляется в Париж, чтобы уладить там некоторые необходимые дела, но надолго там не задержится.
Рено, смущенный тем, что вынудил обеспокоиться величественного старца, хотел поблагодарить его и за участие, и за выделенную охрану, но тот оборвал его.
– Я еду в Париж не ради вас, – сурово сообщил он. – Мне надо повидаться с братом казначеем нашего ордена, а поскольку я вам обещал сопровождение, то я им тоже воспользуюсь.
В это утро Рено ждала и еще одна нежданная радость – она явилась ему в виде крепкой лошадки, которую ему подвели, предложив на нее сесть. Он обожал лошадей и был страстным наездником, но уже не надеялся, что когда-нибудь вновь почувствует под собой живую нервную силу, мощную и отзывчивую, так что, надевая шпоры, он едва не расплакался. Но чтобы унять свои чувства, ну и, конечно, испробовать лошадь, он поднял ее на дыбы и заставил погарцевать.
– Не утомляйте коня раньше времени, – проворчал брат Адам. – Вы едете не на турнир, впереди у нас долгая дорога.
Но глаза у него смеялись, он был рад, что в мальчугане ожили таланты наездника и любовь к лошадям, которой отличался Тибо и его господин, прокаженный король.
Несмотря на почтенный возраст, брат Адам сидел в седле так, что ему могли бы позавидовать и молодые. Хотя для того, чтобы сесть в седло, ему все-таки понадобилась скамеечка.
Маленький отряд покинул стены монастыря, соблюдая следующий порядок: первым ехал брат Адам, следом за ним Рено, а за Рено парами еще четыре тамплиера. По долине Йонны они спустились вниз к Сансу, чтобы через Монтеро и Мелен добраться до Парижа.
Утро было светлым, ясным и пока еще очень холодным. Траву кое-где побелил иней, но жаворонок уже проснулся, взлетел с ветки и устремился прямо к бледному солнцу. Рено следил за полетом птицы и думал, что заря новой жизни шлет ему доброе предзнаменование. Правда, очень скоро ему пришлось убедиться, как мудро поступил брат Адам, позаботившись об охране. Едва они миновали Сен-Обэн, как из лесочка, спускавшегося прямо к дороге, выехал отряд всадников. Было их человек двенадцать, выглядели они угрожающе и остановились поперек дороги черными тенями. Они выставили щиты и держали копья наперевес. Оценив их готовность к бою, Рено взялся за рогатину, что была приторочена к его седлу.
И только брат Адам направил коня навстречу разбойникам, не касаясь оружия.
– Что вам нужно? – спросил он сурово. – Если ищете наши кошельки, то вынужден вас огорчить – у нас их нет.
– Нам нужен мальчишка, что прячется за твоей спиной, – ответил тот, кто, очевидно, был главным
