лежавшую на одеяле. — Не боись, Алеша, — обратился он к нему, — теперь тебе станет лучше. Посмотри на меня!.. Посмотри внимательно! У тебя уже ничего не болит, совсем не болит!..
Сделал магические пассы, отбросил одеяло и охватил ручищами больную ногу. Потом велел ребенку спать.
— Завтра все кончится, — пообещал он, затем обернулся к Александре — она уже снова опустилась на колени. — Верьте в мои молитвы, и ваше дитя будет жить!
Случайное ли совпадение или реальное действие силы, но на другой день ребенку сделалось лучше; опухоль на колене начала спадать… Александра едва не обезумела от радости, захлебывалась в рыданиях от счастливого избавления. С тех пор она перестала принадлежать самой себе — видела мир только глазами старца, Божьего человека, излечившего ее сына. Очень скоро она станет всего лишь инструментом в его огромных руках… А с ней и вся Россия.
Новость о необычном благоволении императорской четы, которым вскоре начал пользоваться Распутин, облетела Санкт—Петербург с молниеносной скоростью — по большей части благодаря лирическим рассказам великой княгини Анастасии и ее сестры Милицы. Затем из столицы Петра Великого новость долетела до Москвы и до других городов Святой Руси.
Дом «святого человека» днем и ночью осаждали толпы просителей и больных. Сгибаясь под тяжестью даров, толкались в прихожей большой квартиры дома 64 по Гороховой улице, где Распутин поселился вместе со своей родственницей Дуней — она вела хозяйство и занималась посетителями. Часто очереди стояли даже на улице; прошло, однако, немного времени — и вопрос уже заключался больше в завоевании влияния, чем в излечении.
Этот царь и эта царица, «недосягаемые почти так же, как микадо в своем дворце—пагоде» — такой упрек бросил им однажды великий князь Сергей, — оказались легко доступны для хамоватого, грязного мужика, больше того, он ими управлял. Желания его принимали силу закона; пусть даже некоторые его не лишенные здравого народного смысла советы немного облегчали иногда становившуюся все более невыносимой жизнь российского народа — большую часть своего времени Распутин занимался распределением должностей, пенсий и льгот среди тех, кто ему нравился или больше подносил; иной раз это делалось в угоду какой—нибудь женщине, которой удавалось его соблазнить. К нему тек народ, и ни один министр не был уверен, что сохранит свой пост или портфель, если не построит наилучшие отношения со старцем. Но не одни просители становились завсегдатаями квартиры, пропахшей прогорклым маслом и щами. В столовой, примыкавшей к прихожей, толпились знатные посетители и особенно посетительницы. Дамы собирались вокруг самовара, подталкиваемые любопытством или смутным благоговением. Они непременно хотели видеть в этом мужике святого, несмотря на практиковавшиеся им странные религиозные обряды — участвовать в них он приглашал этих дам.
По окончании «рабочего дня» Распутин присоединялся к этому избранному обществу: садился в кресло—качалку, пока Дуняша занималась самоваром, и пил чай, беседуя со всеми этими дамочками. А отхлебнув последний глоток чая, почти ежедневно привлекал к себе одну из посетительниц, всегда молодую и красивую, обнимал сальной рукой, с грязью под ногтями, и шептал нежно:
— Пойдем, голубка! Пойдем со мной!..
Пока все остальные возносили ему славословия, он уводил избранницу в соседнюю комнату, запирался с ней там и проводил встречу личного характера, о церемонии прохождения которой нет смысла рассказывать…
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ НИКАК НЕ ХОТЕЛ УМИРАТЬ
В квартиру дома 64 на Гороховой улице приходило слишком много самых разных людей, чтобы религиозные обряды ее жильца не получили своеобразной рекламы. По Санкт—Петербургу пошли толки: многие дамы, иногда даже очень знатные, познакомились с узкой железной кроватью Распутина.
Поговаривали также, что фанатично верившие в него, околдованные и очарованные старцем матери, не обладая такой красотой, чтобы надеяться на его благосклонность, без колебаний приводили к нему дочерей, которым выпало несчастье быть красивыми… и девственницами, что, по мнению «святого человека», делало особо ценным это пожертвование нового рода. Мало—помалу среди мужской половины всех, пусть и различных, слоев общества нарастал глухой ропот недовольства против человека, который поверг Россию в коррупцию и разврат по одной простой причине: держал в своих грязных лапах глухую, слепую и до безобразия доверчивую императорскую чету.
Началась война 1914–1918 годов, русская армия потерпела первые поражения и некоторые подумывали над тем, что пришло время попытаться изменить такое положение вещей.
В декабре 1916 года за закрытыми дверями, запахнутыми ставнями и глубоко в подвалах вызревало вино революционного мщения, а обстановка на фронте достигла критической отметки. Однако Николай II никак на все это не реагировал, продолжая находиться в плену инерциального мышления: силы для этого черпал лишь в собственном понимании своего положения и обязанности всех подчиняться монарху, стремящемуся оставаться абсолютным самодержцем. Казалось, он потерял все рефлексы, весь свой разум. Поведение его привело к тому, что при дворе и в городе стали ходить странные слухи: говорили, что Распутин через царицу пичкает его наркотиками и они подавляют его волю с целью принудить отказаться от престола в пользу сына. А тот слишком молод, чтобы править страной, — Александра Федоровна, став регентшей, сделает своего незаменимого старца кем—то вроде оккультного царя и настоящим властелином России. Члены императорского дома ясно это сознавали и не желали допустить — любой ценой.
Вечером того самого декабря 1916 года пятеро мужчин собрались в библиотеке просторного дворца на набережной Мойки: хозяин дома великий князь Феликс Юсупов; двоюродный брат его великий князь Дмитрий, кузен царя по германской линии; депутат Государственной думы Пуришкевич; доктор Лазоверт; капитан Сухотин.
За стенами дворца замерзший город дремал под снегопадом, а тут огромные отделанные изразцами камины поддерживают приятное тепло… Воздух библиотеки наполнен синеватым дымом сигарет, смешанным с ароматом французского коньяка. Однако эти пятеро собрались в великолепной комнате вовсе не для того, чтобы наслаждаться изысканной роскошью, а чтобы обсудить смерть человека…
Все они ненавидели Распутина по разным причинам, все решили избавить от него Россию: народ умирает от голода, гибнут на войне молодые люди, в то время как шайка ни на что не способных людей, вознесенных на вершину призрачной власти благодаря влиянию старца, с каждым днем толкает страну все ближе к пропасти…
Кое—кто из них имел, кроме того, и личные обиды. Бесстыдство этого мужика уже не знает границ, нет ни одной женщины из порядочной семьи, ни одной мало—мальски красивой девушки, которые чувствуют себя защищенными от его поползновений. Говорят даже, в своих притязаниях он зашел так далеко, что пожелал увидеть в своей постели красивую и гордую великую княгиню Ирину, совсем недавно ставшую женой Юсупова. Естественно, именно он и вел собрание.
— Хочу, — произнес он, — просто передать вам слова председателя Думы Родзянко. Он сказал мне вчера: «Единственное возможное спасение — убийство этого негодяя, но в стране не найдется ни одного человека, у которого хватит смелости сделать это. Не будь я так стар, сделал бы это сам».
— Возраст тут ни при чем, — пожал плечами великий князь. — Родзянко, как и другие, просто боится.
— Вот потому—то я и считаю, что эта задача ложится на нас, — снова заговорил Юсупов. — Мы должны очистить Россию от этой скверны!
— Я полностью согласен с тобой, но Распутин хитер. Он прекрасно знает, что мы его ненавидим, и опасается. Заманить его в западню будет нелегко.
— Как знать… Да будет вам известно, господа, что этот мужлан с некоторых пор выказывает ко мне завидное расположение и давно требует, чтобы я удостоил его чести посетить этот дом. Почему бы нам этим не воспользоваться?
Почему старец проявляет расположение к Феликсу Юсупову, не очень понятно. Естественно, большую роль тут играет очарование великой княгини Ирины, но, возможно, влияет и личность самого
