сказать, потребует немало времени… и усилий. Вы позволите?
Поклонившись с явной иронией, он уселся в объемистое кресло, стоявшее у камина, вытянул перед собой длинные ноги в сапогах, затем поднял глаза на девушку.
Стоя у изголовья кровати со скрещенными на груди руками, она боролась с растущей яростью, превратившей ее глаза в сверкающие изумруды. Какое-то время пришелец задумчиво смотрел на нее, не находя слов перед этой цветущей юностью, возможно, из-за чего-то более волнующего, тайного… Эта девушка обладала грацией чистокровного животного, смягченной теплом женственности, которая затронула самые сокровенные струны души американца. Он вспомнил, также не без удовольствия, то очаровательное мимолетное зрелище, которое она ему подарила только что, когда открыла дверь. Но чем дольше он смотрел на нее, тем больше поднимался в нем гнев против Франсиса Кранмера и против самого себя, попавшего из-за их обоюдных промахов в невозможное положение.
Тем временем его безмолвный экзамен вывел из себя Марианну, и ее терпение лопнуло.
– Сударь, – бросила она горячо, – если вы не покинете немедленно мою комнату, вы будете выброшены отсюда, если не моим мужем, раз вы говорите, что он не придет, то моими людьми.
– На вашем месте я бы этого не делал. Мы и так уже: вы, ваш супруг и ваш покорный слуга – попали в достаточно деликатную ситуацию, чтобы добавлять к ней еще и ночной скандал. Предоставьте вашим людям спокойно спать и выслушайте меня. Сядьте, пожалуйста, в то кресло. Я уже говорил, что нам надо побеседовать со всей серьезностью, и я прошу вас терпеливо выслушать меня.
Все следы насмешки исчезли с его лица. Во взгляде синих глаз моряка появилась каменная тяжесть. Он распорядился, и Марианна машинально послушалась его. Она подошла к креслу и села, заставляя себя успокоиться. Ее инстинкт подсказывал, что произошло что-то, что потребует от нее полного контроля над всеми ее чувствами. Она глубоко вздохнула.
– Я слушаю вас, – сказала она холодно. – Но будьте кратки! Я устала.
– Не похоже. Послушайте, леди Кранмер, – он сознательно делал акцент на имени, – то, что вы узнаете, может быть, покажется вам странным, но я считаю вас способной встретить, не дрогнув, некоторые обстоятельства… весьма неожиданные.
– Слишком любезно! Откуда у вас такое хорошее мнение обо мне? – спросила с насмешкой Марианна, пытавшаяся скрыть под принужденной иронией растущее беспокойство.
К чему все-таки клонит этот человек?
– Благодаря тому, что веду суровую жизнь, я научился определять достоинства любого существа, – сухо ответил Бофор.
– Тогда оставьте разглагольствования и идите прямо к цели. Что вы хотите мне сообщить?
– Извольте. Мы с вашим мужем играли этим вечером.
– В вист? Я знаю… и несколько часов, мне кажется.
– Действительно. Мы играли, и Франсис проиграл!
Гримаса презрения появилась на прекрасных губах девушки. Она поняла, куда клонит американец. Только это? Просто разговор о деньгах…
– Я не понимаю, почему это касается меня. Мой муж проиграл… он заплатил, вот и все!
– Он уже заплатил, но речь идет не о нем. Вы тоже будете платить.
– Что вы хотите сказать?
– Что лорд Кранмер проиграл не только то немногое, чем он владел, но также все то, что вы принесли ему в приданое.
– Что? – вскричала Марианна, смертельно побледнев.
– Он проиграл ваше достояние, ваши земли, владельцем которых он недавно стал, этот замок со всем его содержимым… и еще больше, – почти кричал Бофор с поразившей девушку внезапной яростью.
Она поднялась, но ноги у нее так дрожали, что ей пришлось опереться о кресло. У нее появилось вдруг ощущение, что ее погрузили в океан безумия, где все летело кувырком. Даже стены ее комнаты потеряли свою стабильность и понеслись в неистовой сарабанде.
Конечно, ей приходилось часто слышать от тетки и аббата де Шазея исполненные сожаления рассказы о пагубной страсти к игре, охватившей английскую молодежь, о бесконечных и ожесточенных партиях, в ходе которых целые состояния переходили из рук в руки; о нелепых пари по самым неправдоподобным поводам, где ставкой было все, что угодно, вплоть до жизни. Но ей никогда не пришло бы в голову, что Франсис, с его благородством, его хладнокровием и необычайным самообладанием, мог дойти до подобного безумства. Это не было возможным! Это не могло быть возможным! Ни за что!
Она смерила Бофора взглядом, полным злобы и презрения.
– Вы лжете! – выговорила она как можно спокойнее. – Мой муж не способен на подобный поступок!
– Что вы об этом знаете? Вы давно знакомы с человеком, который сегодня женился на вас?
– Моя тетка знала его с детства. Этого мне достаточно.
– Кто может похвастаться знанием сокровенных мотивов пристрастия женщины? Я допускаю, что леди Селтон никогда не слышала, что Франсис Кранмер азартный игрок. Как бы там ни было, – добавил американец более твердым тоном, – я вам не солгал. Ваш муж проиграл все, чем вы владели… и еще больше!
Марианна слушала моряка с возрастающим нетерпением. Его развязность, настойчивый взгляд синих глаз были ей неприятны, но конец фразы заставил ее насторожиться.
– Вы уже второй раз произносите эти непонятные слова. Что вы хотите сказать вашим «и еще больше»?
Язон Бофор ответил не сразу. Он догадывался, что девушка натянута, как лук, может быть, на пределе напряжения, предшествующем излому. Но он узнал также, что она может выдержать любое потрясение, и это ему нравилось. Он любил бороться с достойным противником.
– Так чего же вы ждете? – надменно спросила Марианна. – Вы вдруг испугались или выискиваете подходящую ложь?
– Я просто спрашиваю себя, – медленно сказал американец, – как вы воспримете продолжение моих… так сказать, признаний?
– Говорите как вам угодно, только побыстрее!
– Когда лорд Кранмер проиграл все, когда ему уже нечего было поставить, он хотел в припадке гнева одним ударом вернуть все утраченное. Он предложил мне поставить против всего проигранного нечто бесконечно более ценное…
Он снова остановился, словно упершись в последние слова, которые перед этими ясными глазами приняли чудовищное значение, а охваченная ужасом Марианна, потеряв голос, не могла предложить ему продолжать. Ее «что» было просто дыханием.
– Вас, – ответил тихо Бофор.
Один слог, один-единственный слог, но он огнем пронзил Марианну, как выпущенная в упор пуля из пистолета. Ей показалось, что она теряет сознание, и, чтобы удержаться на ногах, она стала отступать, ища оледеневшими руками опору сзади, пока не ощутила успокаивающее тепло каминной кладки. На этот раз она была убеждена, что сходит с ума, если только он, этот наглец, не был сумасшедшим. Но он держался так спокойно, так самоуверенно, в то время как корабль ее самообладания шел ко дну. Волна отвращения поглотила ее, вызывая тошноту. К счастью, стены дома остались на своем месте, она ощутила их прочность под руками, на них можно было опереться, иначе она была бы убеждена, что ей снится кошмарный сон. Она с ненавистью взглянула прямо в лицо Бофору:
– Если я не потеряла рассудок, сударь, значит, это сделали вы. Разве я рабыня, которую можно продать или променять по своей прихоти? Даже если лорд Кранмер был настолько подлым или настолько безумным, чтобы поставить на карту достояние, полученное им только сегодня, он мог проиграть только то, что ему принадлежит… а я не принадлежу ему! – выкрикнула она таким яростным тоном, что американец вздрогнул.
– Перед лицом закона вы принадлежите ему, – начал он елейным голосом. – И не возмущайтесь напрасно: ставкой были не вы, не ваша жизнь, а… единственно эта ночь, которая теперь принадлежит мне. Последний выигрыш дал мне право встретиться здесь с вами вместо вашего супруга… и исполнить его обязанности!
Для одного раза это было уж слишком! Кто слышал когда-либо подобную вещь? Даже палач нежной
