он усмирял и не таких недотрог, и надо ей дать немного времени… Ну, ей отвели самые красивые комнаты замка и оставили под присмотром приставленной к ней женщины и целой армии слуг. Но она была хитра, как лисица, прикинулась, будто стала более благосклонна к Воферье, чтобы за ней так строго не смотрели, и однажды утром пошла на мессу в маленькую уединенную церковь в глубине парка, а там оглушила ту женщину, ударив суком по голове, и сбежала…
И долго же мы ее искали! Но все впустую! Как будто она растворилась в полях вместе с утренним туманом. Воферье в конце концов обозлился и прогнал нас с Морваном. Вернувшись сюда, мы по счастливой случайности узнали, что с ней стало.
Ее приютил врач из Ванна, некий Жоб Керноа; он нашел ее под колесами своей кареты, полумертвую от голода. Она рассказала свою историю, и он спрятал ее в своем доме в Ланво, в Ландах.
Тоже втюрился в ее рыжие волосы. Парень он был состоятельный, молодой… не урод и убедил ее, что она может спастись, только выйдя за него замуж. Он говорил, что у него есть связи в парламенте, что он знаком с высокопоставленными людьми. Короче, она согласилась… Да, согласилась! Тебе это не по вкусу, а? Ты заявился сюда незваный и хвастаешь направо и налево, что вы любите друг друга и что ты имеешь на нее права.
Незачем изображать из себя благородного борца за справедливость, Турнемин. Плевать ей было на тебя…
– Продолжай! – холодно приказал Жиль.
Насмешливые глаза Тюдаля ничего не смогли прочесть ни на его затвердевшем, как камень, лице, ни в ледяном взгляде, но сердце Жиля пронзила невыносимая боль, соединенная со жгучей ревностью. Жиль, сделав над собой усилие, приказал себе успокоиться: у него было такое чувство, будто он совершил святотатство…
Рыжий разочарованно пожал плечами.
– Мы напали на ее след как раз вовремя. В день свадьбы мы были в Ландах – Морван, Йан и я.
Мы дали им провести церемонию. Народу было мало: священник и двое свидетелей. Скромная свадьба… А потом, уверившись, что никого нет поблизости… что голубки одни или почти одни, мы перешли в наступление. Это было нетрудно и недолго. Новобрачная была еще в белом платье, они с супругом пили шампанское. Бедняга, он даже не успел осушить свой бокал: моя шпага проткнула его насквозь, как иголка протыкает шелк.
Он упал, даже не поняв, что происходит… В сарае стояла карета; мы посадили туда новоиспеченную госпожу Керноа, которая рыдала в три ручья… а следующей ночью, ты и сам знаешь, что с ней произошло…
– Но почему следующей ночью? Почему в лесу Тресессона?
Смех Тюдаля скребком прошелся по обнаженным нервам молодого человека.
– Чтобы убить сразу двух зайцев. Во-первых, потому что никому в голову не пришло бы искать ее там, и, во-вторых, потому что мы были рады сделать такой подарок господину де Шатожирону, с которым не поладили в прошлом году. Надеюсь, ты теперь достаточно знаешь?.. И что-то мне подсказывает, что у тебя начинаются неприятности.
И действительно, один из ставней с треском отлетел. Раздался выстрел, и пуля просвистела на волосок от Корентины. Она вскрикнула, и, как эхо, раздался безумный смех Тюдаля. Но Жиль был уже возле наружной двери, отодвинув засовы, открыл ее и спрятался за одной из створок.
Прямо перед собой он увидел мужчину и выстрелил. Тот рухнул наземь. Тем временем Корентина смело пробралась ко взломанному окну и, держа двумя руками тяжелый пистолет Тюдаля, резко выпрямилась и выстрелила наугад… Наградой был ей стон, перешедший в хрип.
– Попала! – воскликнул Жиль. – Молодец, малышка!
Впервые он увидел, как она улыбнулась. Это была странная, робкая улыбка, казавшаяся гримасой на ее покалеченном лице.
– Рядом с таким парнем, как ты, шевалье, нетрудно самой стать храброй! – воскликнула она. – Если тебе еще когда-нибудь понадобится устроить что-нибудь подобное в Бретани, вспомни о Корентине! Мой отец служил в Корабельном полку: это он научил меня стрелять… но зевать нельзя: остался еще один, и Морван недалеко.
– Собаки! – проревел Тюдаль. – Почему эти олухи не спускают собак?
Жиль был уже во дворе. Он увидел человека, бегущего к сараю, из которого доносился неистовый лай.
– Стоять! – крикнул он. – Бросай ружье и ни с места или тебе конец…
Крестьянин, одетый в куртку из козьих шкур и широкие в складку штаны, с волосами, торчавшими словно солома из-под круглой шляпы, остановился как вкопанный, но ружья не выпустил, резко повернулся и выстрелил. Пуля попала в дверной косяк, но второй пистолет Жиля уже произвел свою смертоносную работу. Последний охранник Тюдаля пошатнулся, ноги его подкосились, и он упал лицом в грязь.
Жиль спокойно вернулся в дом, тщательно закрыл дверь и прислонился к ней. Его холодный взгляд окинул всю комнату, остановился на недавно танцевавшей девочке, которая теперь, зажав в руке кость, с отсутствующим взглядом притаилась под столом, затем повернулся к своей союзнице, смотревшей на него так, как будто он был самим Архангелом Михаилом.
– Возьми эту малышку с собой, Корентина, и ступай домой. То, что я сейчас буду делать, – не для женских глаз.
Девушка рассмеялась.
– А то, что ты делал до этого, – для женских глаз? Знаешь, шевалье, мой покойный отец сказал мне однажды: хороший солдат не идет спать в разгар сражения.
– Он был прав, и ты хороший маленький солдатик! Но бой закончен. Настал час правосудия, и я не хочу, чтобы ты стала помощником палача…
Она встала перед ним с вызывающим видом и улыбнулась во весь свой большой красивый рот.
