и Басанжа Людовиком XV для мадам Дюбарри, которое, не попав по назначению из-за смерти короля, было в конце концов предложено Марии-Антуанетте? Вы никогда не слышали упоминаний об этой мрачной и ужасной истории, которую прозвали «Дело колье»? Эта слеза была центральным, самым большим и самым ценным, бриллиантом в колье.
– В этом трудно усомниться! Но, Жоливаль, вы не хотите сказать... в общем, эта женщина не была... не могла быть...
– Воровкой? Знаменитая графиня де Ламотт? Увы, да! Я знаю, говорили, что она умерла в Англии, но доказательств нет, и я всегда склонялся к мнению, что у этой женщины имелась тайная рука, рука могущественная и властная, которая невидимо управляла этой мелкой душой жадной и неразборчивой авантюристки. Теперь я уверен, что прав...
– Но... кто же это?
Жоливаль закрыл бонбоньерку, положил ее на ладонь Марианне и стал один за другим загибать над нею ее пальцы, словно хотел увериться, что она не упадет. Затем, поднявшись, он сделал несколько шагов по комнате и вернулся присесть рядом с молодой женщиной.
– Существуют государственные секреты, к которым опасно прикасаться, а также имена, несущие смерть. Тем более что я, особенно здесь, не имею никаких веских доказательств. Когда увидите кардинала, спросите его об этом, но меня удивит, если он ответит. Тайны ордена хорошо охраняются, и я убежден, скажи я прошлой ночью настоящее имя мнимой мадам Гаше, сейчас я не смог бы беседовать с вами! Поверьте, дитя мое, лучше поскорей забыть эту историю. Она труднопостижима, опасна и полна ловушек. У нас достаточно своих проблем, и позвольте дать вам последний совет: попросите кардинала вернуть вам пять тысяч рублей! Они нам так понадобятся, а взамен отдайте этот камень. Я боюсь, что он не принесет нам удачи...
Однако днем, когда Марианна перебирала свой гардероб, выбирая туалет для ужина у губернатора, ей сообщили, что какой-то католический священник хочет поговорить с нею. Убежденная, что это кардинал, она приказала проводить его в гостиную, радуясь предстоящему разговору с крестным. К ее великому разочарованию, гостем оказался аббат Бишет, мрачный и невыразительный секретарь кардинала.
Но все-таки это был старый знакомый, и молодая женщина надеялась узнать от него хоть что-нибудь, однако, мрачней обычного, затянутый в черную сутану, как зонтик в футляр, аббат удовольствовался сообщением, что «Его Преосвященство в отчаянии, что вынужден покинуть Одессу, не повидав любимую крестницу, что он просит ее уповать на Господа Бога Иисуса Христа и передает горячее отцовское благословение вместе с письмом, которое он, Бишет, его недостойный слуга, обязан ей вручить, равно как и этот пакет».
Он отдал портфель, в котором оказалось ровно пять тысяч рублей. Удивленная Марианна хотела вскрыть письмо, но, увидев, что аббат, считая свою миссию исполненной, хотел исчезнуть, она задержала его.
– Его Преосвященство уже уехал?
– Нет, сударыня. Его Преосвященство ждет моего возвращения. Так что я обязан поторопиться, чтобы не опоздать...
– Я хочу пойти с вами. Что за внезапный отъезд? Разве кардинал не знает, до чего я была счастлива, снова встретив его? И мы даже двумя словами не перебросились!
– Он знает это, сударыня, но следовать за мной – плохая идея, потому что Его Преосвященство будет очень недоволен. Он также не любит ждать... с вашего разрешения, – добавил он, почти бегом устремляясь к выходу.
– И куда вы едете?
На этот раз ей показалось, что он сейчас заплачет и затопает ногами.
– Но я ничего не знаю, сударыня. Я следую за Его Преосвященством и никогда не задаю вопросов. Может быть, это письмо вам все объяснит. Теперь, умоляю вас, позвольте мне уйти...
Словно охваченный паникой, он ринулся к двери, на ходу надевая черную шляпу с низкой тульей и широкими полями, такую характерную, что Марианна, не заметившая ее при входе Бишета, поняла, что Жоливаль не ошибся. Бишет был иезуит, не высокого, безусловно, чина в тайных когортах ордена, но тем не менее иезуит! И поскольку он невольно ответил на один из ее невысказанных вопросов, она не стала его больше мучить и отпустила. Впрочем, ей уже не терпелось ознакомиться с письмом.
Оно оказалось кратким. Готье де Шазей в основном написал то, что уже высказал его посланец, добавив выражение уверенности в скорой встрече с дорогой крестницей и объяснение присылки денег.
«Все, что связано с этим бриллиантом, таит угрозу, – писал он, невольно повторяя доводы Аркадиуса. – Я не хочу, чтобы ты сохранила его, и потому возвращаю твои деньги. Что касается камня, я прошу тебя отвезти его во Францию. Он стоит целое состояние, и я не решаюсь взять его туда, куда я направляюсь. Через шесть месяцев, день в день, к тебе на Лилльскую улицу придет посланец. Он покажет пластинку с четырьмя выгравированными буквами: A.M.D.G.,[1] и ты отдашь ему камень. Если ты случайно не окажешься дома, можешь попросить Аделаиду заменить тебя, и ты сослужишь Церкви и твоему королю огромную службу...»
Это письмо от того, кого она всегда считала вторым отцом, вывело из себя Марианну. Она сжала его в комок и бросила под комод. Поистине, кардинал делает то, что только ему нравится! Он встретил ее в критической ситуации и вызволил из нее, это правда. Но затем, даже не дав себе труда поинтересоваться ее нуждами, чаяниями и надеждами, он поручает ей миссию, которой она и не подумает сейчас заняться. Вернуться в Париж. Об этом не может быть и речи! У нее нет короля, и кардинал это прекрасно знает. Единственным монархом, которого она признавала, был Император. Тогда что все это значит? И когда, наконец, те, кто распинается в любви к ней, перестанут присваивать себе право распоряжаться ее особой и временем?..
Несмотря на гнев, она все же подумала, что опасно оставить брошенным письмо от такого человека, как кардинал.
Она встала на четвереньки перед пузатым комодом и попыталась с помощью зонтика вытащить его, когда вошел Жоливаль. Забавляясь, он смотрел на это представление, и, когда молодая женщина, раскрасневшаяся и растрепанная, достала все же злополучный комок, он помог ей встать.
– Во что вы играете? – улыбаясь, спросил он.
– Я не играю. Я выбросила это письмо, но лучше его сжечь. Кстати, прочитайте его, оно вас заинтересует.
Это было сделано быстро. Закончив, Жоливаль достал зажигалку, поджег бумагу, прошел к камину и там ждал, пока она не сгорела до конца.
– И это все? – возмутилась Марианна.
– Но мне нечего сказать. Вас просят об услуге – окажите ее и постарайтесь – я уже говорил вам – побыстрей забыть обо всем. В любом случае нам необходимо вернуться в Париж. Теперь, – добавил он, вынимая часы, – вам пора готовиться к ужину.
– Ужину? А вы отдаете себе отчет в том, что я должна идти туда одна? И что у меня нет ни малейшего желания? Я напишу извинение, попрошу перенести на потом... Может быть, завтра... сегодня я не в себе!
– Да нет же! Вам нельзя отказываться! Попрошу вас взглянуть...
Схватив за руку, он увлек ее к окну. Снаружи воздух наполнился грохотом барабанов, звуками труб и дудок, тогда как земля гудела под копытами сотен лошадей. Около казарм сгрудилась большая толпа, глазевшая, как поднимается из порта длинная переливающаяся лента, похожая на гигантскую стальную змею.
– Посмотрите, – сказал Жоливаль, – вот высаживаются два черкесских полка, присланных князем Чичаговым. Как сказал мне Дюкру, губернатор ждал их с нетерпением. Через два дня он собирается возглавить их и присоединиться к армии царя, которая в настоящее время отступает перед войсками Наполеона в Литве. Если вы хотите освободить Бофора, то сегодня вечером или никогда.
– Аркадиус, вспомните тон его письма! Уверены ли вы, что Ришелье не связывает с этим освобождением некоторые условия?
– Возможно! Но вы достаточно ловки, чтобы играть с огнем и не обжечься. Если вы отвергнете его приглашение, мы не только потеряем шанс, но задетый Ришелье устроит так, что вы не найдете Язона.
