— Вот хотя бы такое: что ты скажешь о магнитном поле Солнца? Там тоже «залежи» какой-то особенной материи?
Отец взглянул на сына, ожидая ответа. В глубине души он восхищался своим Ником, даже одобрял его бунт, но не решался признаться себе в этом.
— Что ж, возражение толковое… — пробормотал Ник. — Об этом я как-то не подумал… Первое, что приходит на ум: аналогичные явления могут возникать по разным причинам. И действительно, почему бы Солнцу тоже не иметь такой материи? Ведь модель солнечных недр гипотетична.
— Ну что ж, сынок, все это интересно, но прежде всего ты должен… войти в колею.
Никифор рассмеялся, откинув голову назад и прижав ладони к груди. Точно так же, как смеялся когда-то его отец.
— Это так впопад сказано: в колею! Войти в колею традиций, а голову сунуть в ошейник обычаев и нравов.
Вера внимательно слушала этот разговор отца и сына, вдумываясь в каждое слово. Аргументация отца Ника казалась ей убедительной, но в душе она склонялась на сторону Ника, вопреки логике симпатизируя его возражениям. А если бы ее спросили почему, вряд ли она смогла бы ответить.
— Рано или поздно, а тебе придется пойти на компромисс, сказал на прощанье отец. — И чем раньше, тем лучше. Для тебя.
— Никаких компромиссов!
— Пожалуйста, только без мальчишества. Ты ведь взрослый, ответственный член общества. Об этом не забывай.
«Взрослый, ответственный… — думал Никифор, вперившись взглядом в пустой экран. — А что я такого сделал?»
Несколько дней после разговора с отцом Никифор был молчалив, ни о чем не расспрашивал Веру, ничего не рассказывал ей, даже Кларой не интересовался. Часами лежал себе или сидел в кресле напротив стеклянной стены, и рассеянный взгляд его направлен был куда-то далеко-далеко. Вера, боясь надоесть ему своим вниманием, заходила к нему как можно реже. Вечерами, плавая в бассейне, видела сквозь кружево ветвей, что его стеклянная стена не светится.
А вечера были прозрачные и такие тихие, что, казалось, прислушайся — и услышишь шорох теней. Веру тянуло куда-то, безразлично куда, только бы по тропинкам и по травам, и чтобы не одной, а вдвоем. Пусть бы Ник молчал, и она бы молчала, лишь бы только слышать его дыханье рядом с собой. Ах, эти вечера! Кого они не очаруют! Вера вздыхала, набрасывала на плечи легкий халатик и медленно, как бы нехотя шла в свою комнату.
Однажды, когда она уже спала, на виллу прокралась какая-то тень, проследовала к комнате Ника и легонько постучала. Ник что-то недовольно пробормотал, дверь отворилась.
— Можно к тебе? Только не включай, пожалуйста, свет. Это я, Глеб. Не узнал?
— А почему ты так крадешься? — удивился Никифор.
— Видишь ли, чтобы Веру не побеспокоить… Я ненадолго. Он сел в кресло у кровати Ника, подобрав ноги и опершись руками, словно намеревался что-то схватить и убежать. — Понимаешь, Ник, ты не обижайся, что я так тебе ответил… Знаешь, мне неудобно было перед коллегами…
— Неудобно… — с иронией повторил Никифор. — Скажи прямо: испугался.
— Ну, это ты слишком. Ничего я не испугался, но, понимаешь, в такой ситуации…
Никифор слушал и удивлялся: что стало с Глебом? Порывистый, энергичный, независимый в суждениях, превратился в свою противоположность — боится даже Вере попасться на глаза, говорит совсем не то, что думает. Некоторое время Никифор слушал не перебивая, но слова товарища содержали так мало информации, что он наконец не выдержал и нетерпеливо махнул рукой:
— Хватит! Ты не ввел программу в свою электронную машину!
Глеб в недоумении вытаращился на него.
— Ну знаешь, я думал… просто потрепаться…
— Формальное внимание к товарищу, который споткнулся?
— Ну почему же формальное?
— А рецепты, советы, наставления, прописи для меня есть?
— Правда одна, — тверже заговорил Глеб. — Пока Совет морали и этики не применил к тебе санкций, ты должен честно признать…
— Вот это уже мысль! Хотя и убогая, никчемная по сути своей, но мысль. А то лепечет…
— Почему убогая? Почему никчемная?
— Ты этого не поймешь. А впрочем, подумай.
Разговор явно не клеился. Морализаторство Глеба ничего не дало. Немного посидев, он исчез так же тихо и незаметно, как появился. А Никифор долго не мог заснуть. И досадно было, что потерял друга (ведь так нужен был ему сейчас а настоящий товарищ!), и все же как-то вроде бы полегче стало на душе. Что поделаешь, мелкокалиберным оказался Глеб. Явился сюда, наверно, так, чтобы и Леля не знала. Ну и пусть… Может быть, и Клара хотела, чтобы я в ошейнике ходил… Клара… Пифия…
Вера улыбалась, наблюдая, как Никифор вынужденно, в силу необходимости подчиняется «кнопочной цивилизации».
— Ну что, Ник, полегче немного?
— Немного.
— А дикого меда не хочется?
Он только махал рукой и отворачивался — нашла, мол, над чем смеяться. Но вот и сам рассмеялся:
— Если бы ты знала, как они набросились! Тучей! Если бы не прыгнул вниз и не скатился бы под куст…
— Не прыгнул, а упал. Ведь и ногу сломал, и бока ободрал.
— Не будем уточнять. Я закрыл лицо руками, а они… Ох и злые!
— Не надо на них пенять: они защищали свой дом.
— А зачем преследовали, когда я отступил?
— Ты хочешь сказать: когда они тебя прогнали?
— Какая разница?
— А такая, что они хотели прогнать врага как можно дальше. Ну, может быть, и погорячились немного.
— И все-таки они злые.
Долго еще, пожалуй, до самого выздоровления Никифора главной темой их иронических разговоров были его контакты с природой, а особенно пчелиное «угощение». Шутками Вера все время пыталась скрыть волнение, охватывавшее ее, когда она бывала рядом с ним. А он был уже вежливый и… равнодушный. Шли дни. Вера продлила свой отпуск, и Никифор в конце концов не мог не приступить к своей научной работе. Учитывая ситуацию, он и не пытался занять свое место в Научном центре, но через Веру получил все материалы, которые его интересовали, и просиживал над ними целые ночи. Особую заинтересованность вызывал у него геомагнитный полюс в Антарктиде.
— Это, может быть, потому, что там Клара?.. — спросила однажды Вера не без иронии.
— Ты так считаешь? — Никифор поднял голову от проекционного аппарата.
Вера подошла к Никифору и легонько тронула его за плечо.
— Слушай, а ты… когда сбежишь в Антарктиду?
— Не сбегу, а отправлюсь, когда хорошо подготовлюсь. — И он заговорил на свою любимую тему, словно проверяя собственные выводы. Напряженность поля, силовые линии, функции — все эти слова не трогали Верину душу. Девушка думала об одном: «Уедет, уедет… Ну и что? Но ведь там Клара… Клара… Неужели я ревную? Неужели влюбилась?»
— Ты почему молчишь? — остановился напротив нее Никифор.
— А что? Разве ты меня о чем-то спросил?
— Уже поздно, иди спать.
— Да… верно… — Встала, потянулась, заметила, что он скользнул по ней взглядом, и растерялась. — Пора! Я так замечталась… Да, вспомнила… Вот ты говоришь: источник… Так это ведь твоя гипотеза? Даже
