уходящего на север поезда, что уносил прочь Горшкова и сопровождающего его санитара. Людмила Петровна, проигнорировав предупреждение, спокойно устроилась в купейном вагоне почти в голове поезда.
– Что грустишь? Родственника проводил? – раздался за спиной голос Глеба.
– Пошел к черту! Раньше не мог приехать? – отозвался Георгий.
– Ничего не поделаешь. Обстоятельства! Пошли в машину, покажу, что нарыл!
Георгий перебирал толстую пачку листков и только удивлялся:
– Дружище, как ты столько сумел добыть?
– Поверь, Гоша, ничего сложного! Наше неземное обаяние, мое и Франклина, сломит любые преграды!
– Дорого стоило? – не отрываясь от рисунков Горшкова, спросил Георгий.
– Не дешево, но и не совсем так страшно, как я мог представить.
Кроме множества копий документов, актов, медицинских заключений, Глеб привез и почти сотню копий рисунков Горшкова. Выполненные карандашом и пастелью, они были пугающе натуралистичны. Что ни говори, но рисовал он весьма неплохо. Жаль только, что изображенные на бумаге сюжеты могли послужить разве что иллюстрациями к пособию по средневековым пыткам. Вот, скорее всего, ранние рисунки. Видно, что рука, держащая карандаш, недостаточно уверена. Изломанная в мучениях фигура мужчины. Обнаженное тело покрыто кровоточащими ранами. Видимо, для изображения крови Горшков использовал либо акварель, либо гуашь. На распечатках хорошо видны потеки краски. На других рисунках тот же мужчина подвешен на дыбе. Вот он висит на ветке дерева, едва касаясь пальцами ног травы. Петля туго врезалась в изломанную шею. Гениталии вырваны, ручейки крови стекают по ногам. Вот несколько набросков исковерканного автомобиля. В смятом железе угадывается шестая модель «жигулей». За рулем видна зажатая фигура мужчины. Голова запрокинута. Глаз нет – вместо них кровавые ямы. Еще рисунки. Женское лицо за решеткой. Ошалевшие от ужаса глаза. Распахнутый в безмолвном крике рот. Таких набросков с десяток. В разных ракурсах, с разными решетками. Только лицо одно и то же. Вот стоит объятая пламенем женщина. Руки вскинуты к небу. Огонь охватил ее всю, кажется, что языки пламени вырываются прямо изнутри тела. Вот та же женщина корчится на траве. Обугленное тело под деревом. Комната, посреди ванна. В ванне, под водой, обнаженное женское тело, волосы, словно водоросли, расплылись по поверхности. То же тело на полу, распростертое в бесстыдной позе, его пронзает длинный деревянный сучковатый кол. Окровавленный конец его торчит из плеча, возле шеи. Рисунок перечеркнут. Снова та же женщина в ванне, наполненной водой. Ноги безжизненно свешиваются через борта. Тщательно прорисованы половые органы. Из раскрытого рта выглядывает, топорща клешни, темно-зеленый рак. Распятое на кресте тело мальчика. Голова свешивается набок, но тем не менее можно узнать лицо Вани. Вот рисунок со связанной Марией. Обнаженное тело жестоко скручено шершавой веревкой.
Георгий удивлялся тщательной проработке деталей. Рисунков множество, и, по-видимому, на каждый затрачено много времени. Горшков, рисуя, не торопился. Старательно выстраивал композицию и методично искал наиболее сильное изображение, а возможно и планировал таким образом собственные действия.
– Хочешь вводную? – тихо спросил Глеб.
– Что ты хочешь сказать? – продолжая просматривать распечатки, спросил Георгий.
– Взгляни теперь вот на это!
На колени Георгия легла стопка фотографий.
– Это прижизненные фото. Здесь некто Михаил Григорьевич Журов, покончивший, согласно официальной версии, жизнь самоубийством. По имеющейся у меня информации, зверски убит и уже практически мертвым засунут в петлю. Это фотография матери Горшкова. Не замечаешь сходства?
Глеб выхватил из пачки рисунков несколько листков с женщиной за решеткой. Георгий только кивнул в ответ.
– Вот эта фотография из дела о несчастном случае, происшедшем с домработницей Горшковых.
На матовой фотографии ясно было видно тело молодой женщины, погруженной в почему-то мутную воду. Ноги бессильно свешиваются через борта, волосы плавают на поверхности.
– Очередной несчастный случай! – подсказал Глеб.
На фото, очевидно тоже из следственного дела, два обугленных трупа, скорчившихся под деревом.
– И вот еще! Снимок сделан, похоже, в карь ере. Разбитая сгоревшая автомашина и два обугленных тела. Правда, на счет этого я немного сомневаюсь, Погиб близкий друг Горшкова. Разбился вместе с любовницей. Содержание алкоголя в крови у обоих превышало все мыслимые и немыслимые пределы. Беда только в том, что снимок как две капли воды похож на рисунок с машиной. – Глеб быстро отыскал изображение и положил очередную фотографию улыбающегося молодого парня. – Что скажешь?
– Только одно: разумеется, все это необходимо тщательно проверить, но думаю, наш парень серийный убийца! – медленно, подбирая слова, сказал Георгий.
Виталий покачивался на жесткой полке. Поезд не спеша набирал ход. Пожилой санитар, что сопровождал его в клинику, собирался задремать. Пристраивался и так и эдак, все не находя удобного положения. Вагон был почти пуст. Проводница, какая-то несвежая, неопрятная, какую можно встретить только в общем вагоне, скрипучим голосом возвестила о предстоящем чае. Санитар встряхнул совершенно лысой головой и, с натугой поднявшись, поковылял в конец вагона. Виталий не предпринимал ничего. Просто смотрел, как за грязным вагонным стеклом проплывают голые, сбросившие последнюю листву кустарники. День заканчивался. Нелепый, гнусный. Сегодня за ним приехал сопровождающий. Его переводили на родину, в клинику, в которой он уже провел несколько лет жизни. Там все знакомо. И врачи, и санитары. Только этот, что приехал за ним, из новых. По-видимому, пенсионер. Решил подкалымить на старости лет. Людмила Петровна купила им билеты в общий вагон, а сама едет с комфортом в купейном. Действие укола начинало проходить. Скоро санитар заставит его проглотить таблетки. Это хорошо. Придет сон. Только во сне Виталий все чаще вспоминал прошлое. Особенно часто выпученные глаза физика. Как он потешно трясся тогда, вымаливая пощаду! Вот и сейчас Виталий, закрыв глаза, вспоминал тот случай. Физик сам виноват! Нечего было подбивать клинья под его женщину! Мало того что приходил к ней вечерами, так еще и увел в свою хибару! К гадким грязным свиньям и вонючим козам! Да как он посмел отнять у него женщину! Его собственность! Грязный, вонючий ублюдок! Теперь он, наверное, походил бы на этого санитара. Такой же лысый и старый! У него и тогда уже была лысина на полмакушки.
Виталий представил, что мог делать с его женщиной отвратительный старик, и гнев опять захлестнул сердце. Он смотрел на нее! Трогал! Входил! Нет, все правильно, месть должна была свершиться! И она состоялась! Наивный жадный дурак, он понял, что происходит, только в лесу! Купился на простую бумажку с печатью и неразборчивой подписью! Вот потеха!
Набрать на компьютере предложение о работе Виталию не составило большого труда. Распечатал на фирменном бланке. Размашисто расписался, и документик готов. Взяв отцовскую машину, на которой тот ездил только в Москву, дождался на улице бредущего из школы физика. Остановил его, показал сфабрикованное предложение и пригласил в машину.
– Отец ждет вас на даче. Просил отвести к нему немедленно.
– Как ты считаешь, Горшков, это серьезное предложение? – взволнованно и почему-то шепотом спросил физик.
– Отец не делает необдуманных шагов. Я много рассказывал ему о вас, о вашем таланте. Вот он и решил взять вас на работу. У него какой-то новый проект. Ему нужен человек с отличной научной базой. Причем свой, надежный. Не везти же ему специалиста из Москвы!
– А в чем будет заключаться моя работа? – поинтересовался физик.
– Не могу ничего сказать. Сам не знаю. Мне велено только привезти вас к нему. А о деталях отец будет говорить сам, лично.
– Да, это понятно. Определенная секретность необходима. Особенно в наше время, когда не знаешь, кто хочет тебя подсидеть. Интересно, а работа в городе или где-то еще? А то у меня хозяйство, Машенька одна не справится, она такая болезненная. И коз боится. Я вот хочу вскорости поросеночка взять. Чтобы с мясом, значит, на зиму быть. Огородик нужно засеять. Мне уезжать никак нельзя!
– Насколько мне известно, никуда переезжать не придется. Все здесь произойдет! – уверенно сказал Виталий, вспоминая, как далеко еще ехать до заветного поворота. Он уже все продумал до мелочей. В точности знал, что и как будет делать. Скорей бы! С этим старым хрычом хотелось разделаться уже давно,
