– Мальчик здесь, – таинственно сказал он, оглядываясь по сторонам. – Знаете что? Лучше бы вам одному спуститься вниз, а то, пожалуй, он испугается, закричит и разбудит матросов. Тогда все пропало. Я лучше останусь здесь… постерегу…
Тарзан был так углублен в мысль об освобождении сына, что не обратил внимания на странную тишину, царившую на палубе «Кинкэда»: кругом не видно было ни души, несмотря на то, что пароход был уже под парами. По густым клубам дыма, с искрами вылетавшим из трубы, можно было заключить, что пароход готов к отплытию. Но все это совершенно ускользнуло от внимания Тарзана…
Думая лишь о том, что через минуту он прижмет своего любимого сына к груди, он начал спускаться по крутой лестнице в трюм…
Но едва он очутился внизу, как тяжелая крышка люка предательски захлопнулась над ним.
И только тогда, в это роковое мгновение, он понял, что сделался жертвой злодейского умысла! Он не только не освободил сына, но и сам попал в западню своего заклятого врага. Но было уже поздно…
Он бросился к крышке люка, стараясь приподнять ее своими могучими плечами, но все его усилия были тщетны… Он зажег спичку и начал исследовать помещение. Маленькая каморка, куда он попал, была отделена перегородкой от главной части трюма; крыша над головой была единственным выходом из этой тюрьмы. Было очевидно, что помещение приготовлено специально для него. Если его ребенок и был на борту этого парохода, то, во всяком случае, где-то в другом месте…
Все свое детство и юность, со дня рождения до двадцатилетнего возраста, Тарзан провел в диких африканских джунглях, не подозревая даже, что он человек, так как ему не пришлось ни разу встретить ни одного человеческого существа. Он получил воспитание среди человекообразных обезьян. От них он усвоил все их нравы и привычки. Жизнь в диких первобытных лесах, среди тысячи опасностей, развила в нем сверхчеловеческую силу и ловкость, за что его прозвали впоследствии «человеком-обезьяной».
В самый впечатлительный период жизни он научился переживать радости и печали один, не делясь ни с кем – так же, как поступают свободные звери джунглей.
Поэтому и теперь он не выражал своего отчаяния ни слезами, ни безрассудным буйством, а терпеливо ждал дальнейших событий. В то же время он не оставался бездеятельным; голова его непрерывно работала над изысканием способов выбраться из темницы: он тщательно осмотрел помещение, ощупал толстые доски, из которых были сколочены стены, измерил расстояние от пола до крышки.
Внезапно до его слуха донеслись перебои вращающегося винта парохода; все задрожало от пущенной в ход машины. Пароход отчаливает. Куда его увозят и какая судьба ожидает его?
Едва он задал себе этот вопрос, как услышал звук, покрывший собою грохот машины. От этого звука кровь застыла у него в жилах. С палубы над его головой ясно донесся пронзительный женский крик, крик отчаяния и ужаса…
II
БРОШЕН НА НЕОБИТАЕМЫЙ ОСТРОВ
Когда Тарзан и его спутник скрылись в вечерней мгле, там, где они только что были, в темном узком переулке появилась фигура стройной женщины. Лицо ее было покрыто густой вуалью. Она шла очень быстро, почти бежала. У входа в харчевню она на минуту остановилась, огляделась по сторонам, а затем решительно вошла в грязный притон.
Десятка два подвыпивших матросов и подозрительных субъектов удивленно взглянули на нее – слишком необычно было видеть в этой грязной обстановке прилично одетую даму.
Торопливыми шагами дама подошла к стоявшей за прилавком буфетчице. Последняя оглядела странную гостью с ног до головы не то с завистью, не то с неприязнью.
– Скажите, пожалуйста, не заходил ли сюда сейчас высокий господин? – спросила дама. – Он должен был встретиться здесь с одним человеком и вместе с ним куда-то отправиться.
Буфетчица отвечала утвердительно. Но она не могла указать направления, по которому ушли эти двое. Один из матросов, стоявший неподалеку, вмешался в разговор: он вспомнил, что у входа в харчевню он только что столкнулся с двумя мужчинами, направлявшимися к гавани.
– Проведите меня туда, я вам хорошо заплачу, – с оживлением воскликнула женщина, суя моряку в руку золотую монету.
Тот не заставил себя долго упрашивать и, выйдя из харчевни, повел женщину в гавань.
Добравшись до набережной, они увидели на некотором расстоянии от берега небольшую шлюпку: она быстро удалялась по направлению к ближайшему пароходу.
– Вот они! – воскликнул матрос.
– Десять фунтов стерлингов, если вы сейчас же найдете лодку и доставите меня на пароход! – сказала женщина, вглядываясь в две мужские фигуры на шлюпке.
– В таком случае надо поторопиться, – отвечал расторопный моряк, – пароход уже три часа под парами и каждую минуту может отчалить.
Он поспешно направился к пристани. Женщина не отставала от него. У причала была привязана шлюпка, тихо колыхавшаяся в волнах. Сесть в нее и отчалить было делом одной минуты; моряк взялся за весла, и они бесшумно поплыли к пароходу.
Через несколько минут моряк подтянул лодку у борту парохода и потребовал обещанной платы; женщина, не считая, сунула ему в руку пачку кредитных билетов, и беглый взгляд, брошенный матросом на деньги, убедил его, что его труд щедро вознагражден. Он вежливо помог женщине взобраться по веревочной лестнице на палубу, а сам остался около парохода, надеясь, что щедрая дама пожелает вернуться на берег.
Но в этот момент раздался шум машины, пущенной в ход, и грохот цепей; на «Кинкэде» подымали якорь. Минуту спустя вода забурлила под ударами винта, и матрос увидел, что пароход медленно поворачивается к выходу из гавани.
Едва он взялся за весла, чтобы плыть к берегу, как с палубы парохода донесся отчаянный женский крик; он услышал неясный шум борьбы, а затем все стихло.
