гриф, медленно кружившийся над кустом примерно на расстоянии мили. Целую минуту желтые глаза следили за полетом отвратительной птицы. Они видели, как Ска нырял и взмывал вверх в зловещем кружении. Движения Ска были понятны Шите. Она догадалась, что гриф парит над кем-то живым: либо над зверем, пожирающим добычу, либо над умирающим животным, на которого не решается напасть. В любом случае для Шиты это означало мясо, поэтому осторожная кошка двинулась окольным путем, мягко ступая своими низкими с подушечками лапами. Ее движения были бесшумны, ни птица, ни жертва не должны заметить ее приближения. Затем, принюхиваясь к каждому дуновению легкого ветерка, Шита-пантера осторожно поползла вперед. Вскоре ее острый нюх уловил запах человека – Тармангани.
Шита остановилась. Она не охотилась на людей, до этого она избегала неприятного соседства, но в последнее время начала привыкать к людям, потому что на ее охотничьей территории появилось много солдат. Солдаты распугали всю дичь, и Шита была ужасно голодна.
«Видимо, Ска решил, что этот Тармангани беспомощен и уже находится на грани смерти, иначе не кружил бы над своей жертвой с такой настойчивостью», – подумала Шита. Выйдя из густого кустарника, она со злорадством и жадностью уставилась своими желто-зелеными глазами на тело полуобнаженного гиганта Тармангани, лежащего лицом вниз на узкой тропе.
Нума, насытившись, схватил обглоданную тушу лошади Берты Кирчер за шею и оттащил в кусты. Затем направился на восток к своему логову, где оставил самку. Наевшись, он думал только об отдыхе и шел не таясь, ступая величественно и смело. За поворотом тропы он увидел странную сцену: к лежащему лицом в пыли неподвижному Тармангани осторожно подкрадывалась Шита-пантера. Нума внимательно вгляделся в полуобнаженного гиганта и узнал его. Лев издал тихое рычание-предупреждение: это был его Тармангани. Положив лапу на спину Тарзана, Шита резко обернулась, чтобы взглянуть на непрошенного гостя.
О чем думали эти звери? Кто может сказать? Пантера, казалось, взвешивала, стоит или не стоит вступать в схватку, чтобы отстоять добычу. А Нума? Может, им овладела мысль о праве собственности? Тармангани принадлежал ему, или он – Тармангани? Разве не великая белая обезьяна унизила его и подчинила себе? Но, с другой стороны, он же и накормил его? Нума вспомнил страх, который испытывал перед человеком-обезьяной и его острым копьем, но у животных страх вызывает скорее уважение, нежели ненависть, поэтому Нума признал, что уважает человека, заставившего его испытать страх.
Нума не собирался нападать, но вид Шиты, осмелившейся оспаривать его права, разжег в нем ярость. Его глаза налились злобой, хвост нервно вздрогнул, и с устрашающим рычанием лев бросился на противника.
Атака была столь стремительной, что Шита не успела ни убежать, ни увернуться. При первом же ударе Шита была сокрушена, и, хотя она успела упасть на спину, намереваясь распороть когтями задних лап брюхо льва, Нума опередил ее, через секунду могучие челюсти сомкнулись на горле пантеры, и все было кончено. Лев встал, встряхнулся, взглянул на изувеченный труп Шиты. Его лоснящаяся шкура на боку была поцарапана, и хотя рана оказалась незначительной, вид крови привел победителя в бешенство. Он схватил труп своего врага и бросил его в сторону. Затем Нума подошел к неподвижному телу, обнюхал его с головы до ног, перевернул лицом вверх и лизнул шершавым языком.
Тарзан открыл глаза. Над ним возвышался огромный лев, его горячее дыхание било в лицо, шершавый язык лизал щеку. Человек-обезьяна часто оказывался на волосок от гибели, но никогда еще смерть не стояла так близко. Однако, постепенно приходя в себя, Тарзан начал узнавать льва и понял, что тот не собирается нападать, по крайней мере, сию минуту.
Положение человека-обезьяны было затруднительным. Нума стоял над ним, широко расставив лапы. Чтобы приподняться, нужно было оттолкнуть льва, а позволит ли он это сделать – оставалось неясным. Ведь зверь мог считать человека уже мертвым, и в этом случае малейшее движение давало повод для нападения.
Тарзан устал ждать. Кроме того, ему не давала покоя мысль о шпионке, которая так подло обманула его и скрылась.
Теперь Нума смотрел ему прямо в глаза, явно сознавая, что он живой. Лев наклонил голову и тихо заурчал. Тарзану были знакомы эти звуки, они не выражали чувство гнева или голода. Ободренный, Тарзан решил действовать.
– Подвинься, Нума! – приказал он и, положив ладонь на рыжевато-коричневатое плечо, отодвинул льва в сторону. Затем быстро вскочил на ноги, предусмотрительно положив ладонь на рукоятку ножа, и замер в ожидании. Только теперь он увидел растерзанное тело Шиты. Он повнимательнее присмотрелся к Нуме, заметил его рану на боку и понял, как развивались события. Невероятно! Нума спас ему жизнь!
Это казалось неправдоподобным, но факты свидетельствовали об обратном. Он повернулся ко льву без страха и осмотрел царапину. Когда Тарзан склонился над ним, Нума благодарно потерся своим зудящим ухом об обнаженное смуглое плечо. Человек-обезьяна на прощание похлопал его по огромной голове.
Тарзан быстро обнаружил следы девушки. Они вели на восток. И только сейчас Тарзан заметил, что медальон, который висел у него на груди, исчез. Его лицо не выразило никакой злобы, он лишь слегка сжал челюсти, а когда Тарзан ощупал шишку на затылке, легкая усмешка пробежала по его губам. Он не мог не признать, что его здорово надули. Чтобы сделать то, что удалось сделать ей, нужно было обладать немалым мужеством. Пуститься в дорогу по незнакомой местности с одним пистолетом – это был храбрый поступок. Тарзан уважал мужество. Он был достаточно взрослым и умным, чтобы признать это, и восхищался мужеством даже немецкой шпионки. Но, в свою очередь, это качество дополняло ее сообразительность и находчивость и делало девушку еще более опасной, поэтому необходимо было как можно быстрее догнать ее и нейтрализовать. Тарзан решил перехватить ее на пути в Вильгельмсталь и пошел размашистой быстрой походкой, так он мог идти часами без признаков усталости.
Девушка не могла добраться до города менее, чем за два дня, поскольку впереди лежало добрых тридцать миль, и часть пути проходила по холмистой местности. Когда Тарзан подумал об этом, до его слуха неожиданно донесся звук паровозного гудка. Это означало, что движение по железной дороге, прерванное на несколько дней, возобновилось. И если Берте Кирчер удалось выйти к железнодорожной ветке, теперь ей ничего не стоило остановить поезд, идущий на юг. Тарзан бросился по следам вперед и вскоре вышел к колее. Тут следы обрывались. Вдали послышался шум уходящего поезда, и Тарзан понял, что его предположения подтвердились. Ничего не оставалось делать, как идти в Вильгельмсталь пешком в надежде встретить там Фрица Шнайдера, Берту Кирчер и вернуть свой медальон.
Было уже темно, когда Тарзан добрался до окраины Вильгельмсталя. Он бродил по пригороду, размышляя, как может почти обнаженный белый человек пройти по улицам, не вызвав подозрений. Город хорошо охранялся – Тарзан заметил множество сторожевых постов.
Продвигаясь вперед ползком, используя малейшие укрытия, замирая в неподвижности, когда часовой поворачивался к нему лицом, Тарзан добрался до спасительной тени дома, расположенного в самом конце улицы. Вдруг послышалось сердитое рычание, прямо на него шла большая собака, угрожающе оскалив клыки. Тарзан неподвижно стоял у дерева. Он видел свет в окнах и людей в форме, сновавших взад-вперед. Он надеялся, что собака не залает. Собака не залаяла, а зарычала еще более грозно. В этот момент
