разглядеть незнакомцев раньше, чем они его заметят. Костер горел на берегу ручья, через который был перекинут железнодорожный мост.
Билли спустился с насыпи, перелез через какую-то изгородь и очутился на опушке леса. Прячась за деревьями, он стал подбираться к костру. По мере приближения, Билли начал различать отдельные слова; наконец, он подошел совсем близко и прислонился к дереву, за спиной говорившего.
Около небольшого костра темнела всего одна фигура мужчины, сидевшего на корточках и жарившего что-то на огне. У костра стояла помятая оловянная кружка, из которой поднимался пар. Знакомый аромат время от времени ударял в нос Билли.
Кофе! У Билли потекли слюни. Но голос и слова заинтересовали его не меньше, чем приготовления к предстоящему ужину.
В вихре буйной сарабанды
Мы летим до Самарканда.
Морем, сушей наши банды
Мчатся с птицами на юг...
Где-то там меня вы ждете,
Из цветов венок плетете,
Поцелуй мне нежный шлете,
Пенелопа, верный друг!
Слова захватили Билли и заставили на минуту забыть о голоде. Как фимиам, вызывающий сладкие грезы, эти слова, произнесенные мягким, бархатистым голосом, доносились до него и проникали в его душу.
А голос! А интонации! Они несомненно принадлежали одному из тех людей, которых Билли всегда презирал и высмеивал до своего знакомства с Барбарой Хардинг. Голос самодовольного и заносчивого интеллигента...
Билли напряг в темноте свое зрение, чтобы лучше рассмотреть странного незнакомца. Свет костра падал на потертую, заплатанную одежду и на бесформенную мягкую шляпу.
Очевидно, это был бродяга! Билли вздохнул свободней и продолжал слушать певучий голос:
В мутной дымке горы-исполины,
Нежной зеленью полны долины.
Листья тополя на ветке длинной
Серебристой зеленью дрожат...
Где-то там, в сверкании залива,
Белый парус ждет нас терпеливо,
И несутся волны торопливо
С белой пеной на прибрежный скат...
'Ну', подумал Билли Байрн, 'это порядочная ерунда! Интересно, откуда этот тип все это выкопал? Хотелось бы мне набрести на места, о которых он поет...'
Мысли Билли были прерваны треском сучьев в лесу, сбоку от него. Он обратил глаза в ту сторону и увидел двух мужчин, спокойно вышедших из-за деревьев и прямо направлявшихся к человеку у костра.
Это были, очевидно, тоже бродяги. Вероятно, его товарищи. Человек у костра не слышал их приближения, пока они не оказались совсем рядом с ним. Тогда он медленно повернулся и встал.
- Наше вам почтение, молодец, - сказал один из подошедших.
- Добрый вечер, джентльмены, - приветливо ответил поэт. - Добро пожаловать к моему скромному котелку. Вы уже обедали?
- Нет, - ответил первый, - мы еще не обедали. Зато сейчас поедим. Только брось-ка ты, парень, нам зубы заговаривать. Здесь жратвы не то, что на троих, а на одного не хватит. Ну, пусти!
И дюжий, огромный мужчина, приняв угрожающую позу, шагнул к поэту, который был небольшого роста и слабого телосложения. Однако тот не дрогнул и не уступил.
- Вы мне причиняете боль, - сказал он тихо. - Острую душевную боль! Кроме того, мне очень не нравится ваша борода!
С этими словами, не имеющими по-видимому никакого отношения к делу, он вдруг схватил косматую бороду высокого бродяги и нанес ему сильный удар в лицо. Второй бродяга немедленно подскочил с другой стороны, но поэт не выпускал бороды вопившего теперь молодца и продолжал наносить ему удар за ударом.
Билли Байрн с интересом следил за неожиданным зрелищем. Редко что доставляло ему такое наслаждение, как хорошая драка. Но, когда первому бродяге удалось обвиться ногами вокруг ног поэта и повалить его вместе с собою на землю, а второй схватил тяжелую дубину, Билли решил, что пришло время вмешаться. Он выскочил из засады и громко закричал:
- Эй, вы, молодцы, перестаньте! Оставьте-ка певца в покое!
Он подбежал к бродягам как раз вовремя и ударил того из них, который уже размахнулся дубиной, кулаком в челюсть так, что тот отлетел к самой реке и, покачнувшись, упал навзничь в неглубокую воду.
Затем Билли схватил второго бродягу за плечо и одной встряской поставил его на ноги.
- Этого хочешь? - спросил он его, показывая ему огромный кулак.
Бродяга сплюнул и, перед тем как удрать, попробовал ударить Билли. Но молниеносный удар вышиб из него не только мысль о сопротивлении, но и вообще всякую мысль.
Когда он рухнул на землю без чувств, поэт поднялся на ноги.
- Спасибо за помощь, мой друг! - сказал он просто и протянул Билли небольшую изящную руку.
Билли взял ее и молча потряс.
Тем временем бродяга, измеривший глубину тинистой речки, с унылым видом выкарабкался на берег.
- Что тебе теперь нужно? - спросил его Билли Байрн насмешливо.
- А вот увидишь сейчас! Я тебе покажу! - пробормотал промокший, измазанный и обозленный бродяга.
- Не советую, - сказал Билли. - Лучше будет для тебя, если ты уберешься отсюда, покуда цел. Да и ты тоже, - прибавил он, обращаясь ко второй жертве своего боксерского искусства, которая очнулась и с осовелым взором сидела на траве. - Проваливайте!
Ворча и бормоча что-то под нос, оба бродяги скоро исчезли в лесу.
Поэт снова вернулся к своим кулинарным обязанностям и сделал это так беззаботно и спокойно, как будто ничего не нарушило его мирного одиночества.
- Присядьте, - сказал он любезно через некоторое время, взглядывая на Билли. - Пожалуйста, садитесь на это превосходное кожаное кресло, - и он указал рукой на мшистую кочку возле костра.
С минуту он совсем ушел в жарение курицы, посаженной на вертел. Затем он снова начал декламировать:
Мы кругосветный путь свершили.
Мочил нас дождь, жары сушили,
От старой Англии мы плыли
Чрез бурный, темный океан.
Я стряпал пищу. Он - созвучья...
Пешком, верхом, в лесу, на круче
Бродили мы, как бродят тучи
Среди чужих и диких стран...
- Вы славный парень, - прервал он самого себя. - Немного есть на свете людей, которые сделали бы то, что вы сделали для меня.
- Их было двое против одного, - мрачно буркнул Билли. - Мне и стало противно, что на их стороне перевес. Кроме того, мне нравятся ваши стихи. Вы сами их сочиняете?
- О, нет! - рассмеялся поэт. - Если бы я мог так сочинять, я не обретался бы здесь. Это сочинил поэт по имени Ниббс. Правда, удивительно хорошо?
- Здорово! Они меня задели за самое нутро, - отвечал Билли и после небольшого молчания прибавил:
