disciplina deorsum. Таким образом они ограждают себя от случайностей, могущих иметь место при слишком усердной экзекуции. Большинство монахинь придерживается той же системы, имея при этом в виду осторожнее относиться к своим глазам и щадить их поскольку возможно. «По совету умудренных опытом врачей и известных своей святостью людей, монахини не допускали сечения плечей, обрекая на экзекуцию бедра и применяя для этой цели скрученные веревки и солидные пучки розог».
В данном случае принималось во внимание еще одно весьма важное обстоятельство. Старейшими монашескими статутами всему духовенству строго-настрого запрещалось показывать кому-либо обнаженный участок своего тела; этим имелось в виду не возбуждать никаких животных инстинктов. Эти предписания, между прочим, гласили: «Если подобное умерщвление плоти, совершаемое втайне, может повлечь за собой опасность, то разве благоразумно производить его при свидетелях»? Тертуллиан замечает: «Природа придала каждому нехорошему поступку чувство страха или стыда. Как же возможно, чтобы мужчина или женщина производили disciplina deorsum в присутствии посторонних»?
А Шекспир говорит:
«Самая целомудренная девушка представляется все-таки расточительной, раз она показывает луне свои прелести».
Приведенный выше поучительный и назидательный спор не сходил со сцены в течение долгого времени, в конце же концов получился обычный результат: каждый защищал свой метод, называя его наиболее целесообразным. Само собой разумеется, что эти вопросы повлекли за собой возникновение других, не менее животрепещущих и интересных, и о них-то мы находим самым удобным побеседовать с любознательными читателями нашими в следующей главе.
Глава II Краткий обзор другого изумительного спорного вопроса
Делольм – или, собственно говоря, аббат Буало, брат поэта, утверждает, что часть тела, на которой мы восседаем, заслуживает величайшего внимания. Во-первых, потому, что она является характеристической частью человеческого пола и образуется благодаря расширению мускулов, каковое, по данным анатомии, наблюдается только у человека и не встречается у прочих животных. Во вторых, потому, что отличие, которым обусловливается эта часть, имеет не только почетное, так сказать, но и практическое значение. Точно так же, как вертикальное положение важно – как говорит Овидий – «для обозрения солнца, луны и звезд во время странствования», точно так же важна седалищная часть для всех искусств и наук; без нее невозможно было бы изучать их, без нее немыслимо было бы выполнять всякие технические и механические работы. При изучении юриспруденции, например, эта часть тела представляется настолько важной и полезной в смысле выносливости и прилежания, что нередко ее ценят так же высоко, как и голову, и уж во всяком случае ставят на одну линию с последней. В университетах в большом ходу выражение, смысл которого приблизительно сводится к следующему: «для изучения юриспруденции требуется железная голова и свинцовое седалище и, пожалуй, золотая мошна, чтобы иметь возможность приобретать необходимые учебники и пособия».
Но эта часть тела не только дает человеку возможность быть ученым и прилежным, она придает ему особую красу, ибо сама отличается прекрасным строением. Не придавая особого значения взглядам различных диких народов, украшающих свои седалищные части и с большим старанием разрисовывающих их, заметим только, что греки, этот образованнейший народ, высоко ценили красоту «заднего фасада». Они ставили его безусловно выше других частей тела, ибо никогда не воздвигалось алтарей красивым рукам, ногам, глазам или красивому лицу. Но этой части тела были воздаваемы ими особые почести, и греки посвятили Венере храм под именем Venus Kallipyge. [4] Поводом к построению этого храма послужил спор между двумя сестрами, которые никак не могли сойтись во взглядах о том, у кого из них эта часть тела сформирована более красиво.
Римляне разделяли это мнение греков, а Гораций зашел так далеко, что утверждал, будто для женщины должно считаться большим пороком, если эта часть тела у нее развита худо, таким же, говорит он, уродством, как если бы у нее был плоский нос или необычайно больших размеров нога.
И у новейших поэтов укоренился аналогичный взгляд. Рабелье и Лафонтен намекают на то же самое, а Руссо говорит об упомянутом выше храме Венеры и поясняет, что этот храм является именно тем, который он чаще других посещал бы! Поэт Скаррон в одном из своих стихотворений воспевает достоинства нежности этой части тела и посвящает свой труд некой даме, муж которой был возведен в звание герцога, благодаря каковому обстоятельству жена его получила право восседать в присутствии королевы: ей был пожалован «le tabouret». Те же взгляды разделяет лорд Болингброк, с мнением которого можно считаться здесь уже потому, что он пользовался славой троякого рода: как государственный человек, политик и философ.
Красоту и великолепие часто упоминаемого седалища воспевает один из остроумцев Франции, бывший при Людовике XIV генерал-адвокатом в Метцие и членом академии. Это – известное стихотворение под названием: «La Metamorphose du Cu d`lris en Astre».
С другой стороны, мы часто сталкиваемся с тем, что эта часть тела, столь уважаемая иными и приводящая многих в восхищение, является для других материалом для шуток и обидных замечаний. Желая кого-либо оскорбить, простонародье толкает обижаемого именно в эту область, причем у всех наций без исключения «задний фасад» служить излюбленным местом для приема ударов руками, кнутом, плеткой и розгами. Что и у древних римлян господствовал подобный взгляд, об этом повествуют нам Плаутус и Иероним. У греков о том же пишет философ Перегринус, и в позднейшие времена, когда оба народа – греки и римляне – были соединены под власть одного императора, они все – таки остались верны тому же взгляду. Доказательством этому служат те оскорбления, которые были нанесены статуе царя Константина во время восстания в городе Эдесс. Мало того, что жители Эдесса свергли статую с ее пьедестала, – они принялись еще сечь ее, и именно по интересующему нас в этой главе месту! У французов образовался даже глагол из того существительного, которое обозначает седалище, и не нужно прибавлять никаких слов, чтобы по одному этому глаголу получить понятие об ударах или толчках. У Вольтера принцесса Кунигунда говорит Кандиду:
От глагола fesser производится существительное fessade, которое, как и слово clague, обозначавшее прежде только удар, толчок вообще, применяется в настоящее время исключительно для ударов по тому месту, откуда обыкновенно у людей ноги растут. Подобное применение мы встречаем во всех государствах Европы.
В конце семнадцатого столетия лорд Молесворт в своей книге «Датские Известия» рассказывает, что подобное выражение получило полные права гражданства даже при дворе датского короля. «Для того, чтобы большие охоты при дворе так же весело заканчивали свое времяпрепровождение, как и начинали его, существовал обычай, в силу которого тот из членов императорской охоты, который поймает другого в неисполнении тех или иных правил и уличит его в этом, должен встать из-за стола и рассказать всем о замеченном нарушении законов охоты. Когда факт преступления будет достаточно освещен и установлен, провинившийся становится на колени между рогами убитого оленя, двое из присутствующих держат его за ноги, король берет в руки длинный, тонкий прут и награждает обвиняемого по седалищной части брюк таким количеством ударов, которое соответствует размеру и качеству совершенного преступления. В это время охотники с помощью своих рожков и собаки – лаем оповещают о состоявшемся решении короля и о совершившемся наказании королеву и весь двор, приводя их этим в неописуемый восторг».
В Турции удары по брюкам (шароварам) считались наиболее тяжелым наказанием для янычар. В Польше именно таким образом наказывались преступления в прелюбодеянии, причем еще до экзекуции виновных соединяли брачными узами. Случалось и так, что наказание совершалось спустя долгий промежуток времени после свадебного обряда. В Англии в прежние времена к подобного рода экзекуции прибегали в самых знатных и уважаемых домах.
