– Ответь мне, – потребовал он.
– Я не желаю об этом разговаривать!
– А я хочу знать, – настаивал он. – Это для меня очень важно.
Патриция резко поднялась. В ее серых глазах полыхало пламя.
– Зачем тебе это? Ведь ты уже сделал соответствующие выводы. По твоему мнению, я была грязной шлюхой, когда жила с Малькольмом, вот он и не сдержался!
Если даже так оно и было, Раймонд не оправдывал действий брата.
– Расскажи мне все по порядку. Я должен знать правду, – попросил он чуть ли не с мольбой в голосе.
Патриция усмехнулась.
– А ты мне поверишь?
Раймонд запутался. Ему было трудно решить, во что верить, а во что нет. Малькольма он любил; его ему не хватало. Но та нравственная оценка, которую двоюродный брат давал Патриции, абсолютно не соответствовала характеру той женщины, которая стояла сейчас перед ним.
Патриция нежно и самоотверженно любила своих детей, была наделена огромным великодушием и умела прощать, а еще помнила и ценила все хорошее, что ей когда-то делали. Кроме того, она была умна, вынослива и очаровательна.
Наверное, Раймонд слишком долго молчал.
Патриция резко подскочила к кровати и схватила подушку, потом достала простыню из нижнего ящика комода.
– Когда поймешь, можешь ты мне верить или нет, сообщи! – сказала она холодно и направилась к двери.
Раймонд почувствовал, что им овладевает легкая паника.
– Куда ты уходишь?
– Думаю, сегодня мне лучше переночевать в гостиной, – бросила Патриция через плечо.
Не зная, что делать или говорить, Раймонд выдал первое, что ему пришло в голову:
– Только не думай, что, накладывая запрет на секс с тобой, ты сможешь вить из меня веревки! – В то мгновение, когда последнее слово слетело с его губ, он крупно пожалел о сказанном.
Патриция приостановилась и повернулась к нему. Ее взгляд потускнел, и она за какую-то минуту мгновенно осунулась.
– Я ни о чем подобном и не думала. Более того, наконец-то поняла, что должна окончательно перестать жить мечтами.
Она ушла. А Раймонд еще долго стоял на месте, обзывая себя ужаснейшими из известных ему ругательств.
Патриция лежала на диване в гостиной, изнывая от душевной боли, но в ее глазах не было слез. Она пришла на этот диванчик не просто так, а подсознательно ища спасения. Именно на нем ей приходилось спать у бабушки в первый год после маминой смерти. Но сегодня милый сердцу диван был не в состоянии помочь. Ничто не могло ее утешить.
Раймонд ей не верил. Она обнажила перед ним свою изувеченную душу, показала снимки, заключения врачей и другие документы. А он продолжал считать, что его двоюродный брат чуть ли не святой. Ее мечты рухнули, а любовь была растоптана самым грубым образом.
Муж потребовал, чтобы она рассказала ему правду, но подразумевал «ее версию правды». В нем жило непоколебимое убеждение, что у него есть право судить, где ложь, а где истина.
Она вцепилась в краешек простыни, прикусила нижнюю губу, стремясь заглушить рвущиеся из груди рыдания, и не разжимала челюсть до тех пор, пока не почувствовала вкус крови.
Глупая, какая же я глупая! – думала она, задыхаясь от обиды и отчаяния. Наивно верила, что, став женой человека, который меня не любит, все же смогу когда-нибудь услышать от него заветные слова. А этого не случится никогда.
Даже увидев фотографии, Раймонд продолжал считать Малькольма жертвой. Это означало, что о будущем с ним ей не следовало и мечтать. Его слепая вера в непорочность брата стала вечной помехой в их отношениях. Конечно, она могла попросить Джарвиса рассказать ему все, что тот знал. Но что от этого изменилось бы? Раймонд не доверял ей, значит, о долгой совместной жизни с ним не могло идти и речи.
Из ее груди вырвался сдавленный стон отчаяния, и она сжалась в комочек, продолжая крепко держаться за край простыни.
В следующее мгновение на ее руку легла теплая мужская ладонь.
– Прости меня, милая! Я очень виноват перед тобой.
Патриция испуганно открыла глаза и увидела склонившуюся над ней фигуру мужа.
– Пойдем в нашу кровать, пожалуйста, – прошептал Раймонд, опускаясь рядом, с диваном на колени. – Прошу тебя!
Она отчетливо услышала в его голосе мольбу и страшно удивилась, но не сдалась.
– Я не хочу с тобой спать!
Ей показалось, что даже в темноте она увидела, как вспыхнули его щеки, но тут же прогнала эту мысль. Раймонду Бейнзу было несвойственно краснеть.
