зе ты не спись?» — заткнув левую ноздрю, мужик изобразил боярина.
Народишко зашелся хохотом. Олег Иваныч — тоже. Он, правда, слышал уже эту историю от Гришани, но уж больно уморительно ее пересказывал лодочник.
— И вот, заснул старый, — продолжал рассказчик. — А жена-то — р-раз ему по плеши! Спит ли? «Сто тебе, зенуська?» Спи, спи, милай!.. А зверь Китоврас ей уж груди щиплет! Верещит баба, довольна. А печь-то худенька. И ка-ак развалится по кирпичику — уж больно решительно миловались. Проснулся старый, увидал на бабе своей зверя. «Это хто?» — спрашивает. А жена: «Да то тебе снится, милай!»
Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! Хе-хе-хе!
После лодочника кто-то рассказал другую историю, тоже смешную. Потом его сосед начал. И пошло- поехало.
Оглянулся по сторонам Олег Иваныч. Увидел охранников, кивнул — здесь, мол. Те сидели на пристани, притворялись, что чинили сеть. Молодцы, зря глаза не мозолили, работали вполне профессионально. Интересно, где они сеть сперли? Наверное, подобрали за вымолом какую-нибудь рвань.
Вообще, народ потихонечку расходился — поздновато уже. Но, чувствовалось, неохотно уходили люди. Ежели б не семья да работа, до утра бы тут просидели с веселыми лодочниками. Тем более Олег Иваныч с лоцманом одним скинулись ребятам на пироги. Послали мальчишку — тот хвастал: у него мать пекла. Он и притащил огромный рыбник, с форелью да луком. Ну и мелких пирожков бессчетно.
Олег Иваныч переглянулись с лоцманом — стремным таким, пожилым уже дядькой — кинули пацану серебришка: неси, мол, мамке за пироги. Протянули пироги перевозчикам:
— Налетайте, ребята, не побрезгуйте! Сейчас и за вином пошлем.
— Благодарствуйте! — лодочники кивнули разом. Их уже мало осталось — человек семь. Подвинулись у костра, места уступили.
Олег Иваныч охранникам еще кивнул — идите, мол, сюда, нечего на вымоле-то торчать, глаза мозолить. Долго их звать не пришлось. Уселись, по пирогу получили, зачавкали. К кому б за вином…
— А не надо за вином, у нас свое есть! — махнул рукой рыжебородый лодочник Трофим, рубаха- парень. — Кудесника одного сегодня отвозили — аж на Шурягский Нос. Тот и расщедрился, выдал винишка. Сам, сказал, такого не пьет — кисло. Денег не дал, зато вина — изрядно. Наливай-ко, Микола!
И Олегу Иванычу протянули сплетенный из бересты туес… Неплохое вино. Да кисловато изрядно. Видно, прошлогоднее, осеннее. А в общем, Жоакину должно понравиться. Спросит потом у купцов — где есть такое.
— Эй, мужики! Фляжку нальете? — Олег Иваныч отстегнул от пояса серебряную флягу.
Один вид ее вызвал у лодочников смущение:
— Да ты, видно, купчина изрядный, батюшка! Али, бери выше, боярин?
— Где-то так…
Не стал вдаваться в подробности Олег Иваныч. Поблагодарил за вино. Да и перевозчики уже стали подниматься.
Значит, Шурягский Нос… Кудесник из Шурягского Носа…
Во фляге — вина с достатком. Жоакин? Выпили с Жоакином. Тот поцокал языком:
— Давно забытый вкус!
— Что, плохое?
— Да нет. Скорее, весьма необычное. Такое редко привозят на продажу. Это домашнее вино. Обычно такое берет с собой в плаванье средней руки шкипер. Немецкий шкипер.
— Почему именно немецкий шкипер? Не англичанин, не испанец, не португалец?
Жоакин пояснил. Англичанин лучше возьмет с собой эль. Испанец или португалец такую кислятину и пить не станут. А для немца — вполне. То, что надо.
Ну-ну. Кудесник. Мыс Шурягский Нос. Немецкое вино, не поступающее на рынок. Откуда у кудесника такое вино? От немцев, вестимо. От немцев…
Вернулся Олексаха — засиделся с охотниками. Поговорил с утра с местными парнями, что работали на верфи. Вычислил нужных людей — из тех, кого хлебом не корми, дай побродить с рогатиной на крупного зверя. Да и мелким, как оказалось, не брезговали — силки ставили, капканы, самострелы настороженные на среднюю дичь. Бывалыми оказались охотники. Про зайцев так сказали: есть, но мало. Кто б их скупал, да еще живыми — не знают. А вот про кудесника слыхали, есть такой, верстах в тридцати живет, на заимке али в скиту. Может ли дичь приманивать? А пес его…
Олег Иваныч намотал на ус полученную информацию. Отправился было спать — не спалось. Вышел на крыльцо.
На ступеньках сидел Жоакин, смотрел на бледное небо и вздыхал, прихлебывая из кувшина обыкновенную брагу — вино-то давно выпили.
Олег Иваныч сел рядом. Жоакин молча протянул ему кувшин… Хорошая брага, ядреная!
Олег Иваныч вытер губы рукавом, оглянулся…
Олексаха!
— Что, не спится, али чего задумали?
— На звезды смотрим. А ты что не спишь?
— Да комары, заразы. Бражки плесните.
— Пей. Правда, они и тут, комары-то.
— Так, может, костер? Да подымнее.
— Ну, жги.
Затрещал костер, задымил еловым лапником, выбрасывая в синее ночное небо малиновые горячие искры. Совсем как в пионерском лагере где-нибудь под Зеленогорском или Тихвином.
Костер, бражка… Жаль, девочек нет — девочки в Новгороде остались.
После третьей кружки Олег Иваныч напевать начал:
— Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались…
Олексаха и Жоакин тоже подпевали. Каждый свое. Олексаха — «Сказание о доброй жене». Португалец — «Балладу о славном рыцаре Густаво Перейроше и его возлюбленной благородной деве Эльмире из Коимбры». Вместе получалось славно. Где-то далеко в лесу выли волки, а за стенами острога, совсем рядом, истошно хохотала гиена.
— Сам ты гиена, Жоакин! — пьяно возразил Олексаха. — Это ж наши, с верфи, ржут, байки травят. Вон, в той избе.
— Ну вот, испортил все ностальжи своими гиенами! — вставая, усмехнулся Олег Иваныч. — Есть у меня предчувствие, Олександр, что эта последняя здесь наша с тобою ночка.
— Так что, завтра…
— Завтра.
Верстах в тридцати к северо-востоку от впадения Волхова в озеро Нево, недалеко от того места, где несут свои воды Свирь и Паша, есть узкий, выступающий в озеро мыс, загибающийся круто к северу, подобно носу зазнайки-отличника. Шурягский Нос — так мыс зовется. Болотистый, кое-где поросший кустами боярышника, малиной и вербою, открыт всем ветрам, если бы не сосны, тянувшиеся вдоль песчаного берега длинной ровною полосою.
Вдоль берега, в виду отражающихся в воде сосен, приспустив паруса, осторожно пробиралось четыре лодьи под новгородскими флагами с изображением серебристых медведей. Лодьи дал ладожский наместник Петр Геронтьевич по личной просьбе посадника Великого Новгорода. Попробовал бы не дать! Лодьи, людей, снаряжение. Даже пушки дал. Снял с крепости.
На передней лодье — «Николай-угодник» — у самого бушприта, изготовленного по-древнему, в виде головы сказочной птицы, стояли двое. Олег Иваныч в темной кольчуге. И лоцман, давешний рыжебородый Трофим-лодочник. Он и сейчас не переставал шутить. Уж такой зубоскал уродился. Перед ним, на специальном дубовом ложе, покоилась тяжелая, заряжавшаяся с дула пушка. Пушка тоже имела свое название — «Огненосное Копье». Была снята с Ладожской башни под личную ответственность пушкаря — дядьки Микиты, который весь путь глаз не спускал с эдакого-то сокровища, а как подошли к мысу, полез в трюм за запасными ядрами, коих и без того, по мнению Олега Иваныча, с избытком.
Что ждало их впереди? Ветхая халупа кудесника? Или — вон там, за мысом, — хорошо вооруженный флот? Орденский, ганзейский, шведский? Олег Иваныч настороженно вглядывался вперед. Поднялся ветер,
