— Шаура, не двигайся, — тихо, но внушительно проговорил он. — Не смей! Сейчас я заворожу ее. Она у меня будет знать!
Запомнилось: над головой пронеслись черные голуби. Пронзительно-тоскливо запищала обезьяна, сидевшая надо мною на суке.
Перед глазами как стрела мелькнула змея. Я ощутила мгновенную боль.
Не столько, быть может, от боли, сколько от страха я потеряла сознание. Только в самую последнюю секунду в моем сознании вспыхнуло: «Кажется, Лал не успел заворожить кобру!»
В лесном поселке
Когда сознание прояснилось, прежде всего я увидела печальные глаза Мусы, склонившегося надо мною. Лал стоял рядом с ним, а Бульбули, стараясь спрятать заплаканные глаза, держала меня за руки. Она первая воскликнула:
— Шаура открыла глаза!
— Жива! — с облегчением вздохнул Муса.
У меня не было сил, чтобы даже заговорить с ними, ужас как болела голова, всю лихорадило. «Кажется, умираю», — с тоской подумала я, увидев горестные лица моих друзей. Захотелось плакать, — я ведь наслушалась немало о том, что укус кобры смертелен. На что надеяться? Ровным счетом не на что!
Особенно сильно ныла левая нога.
— Освободите левую ногу! — стала умолять я. — Так болит, так болит, просто терпенья нет.
— Наложен жгут, — быстро пояснил Лал. — Сама понимаешь, чтобы яд не распространился по всему телу. Жгут нельзя снимать. Никак нельзя!
Я хотела приподнять голову, взглянуть на туго связанную ногу, но не смогла. Голова закружилась, замутило. Все-таки я успела бросить взгляд вокруг себя.
— Где же храмы? — спросила я, недоуменно оглядываясь.
Муса начал меня утешать:
— Ты того, лежи себе спокойно. Мы далеко отошли от храмов. Мы целых три часа несем тебя на носилках.
— Куда? — спросила я безучастно.
— Час тому назад мы набрели на какую-то дорогу… наверное, скоро доберемся до деревни, — добавил он.
Тут я почему-то вспомнила наш разговор о зонтичной пальме, которая цветет один раз и тут же погибает.
— Почему я тогда выбрала шестьдесят лет и одно цветение? — проговорила я, повернувшись к брату. — Так мне хочется жить! — Мне надо было сказать, что хочу жить тысячу лет… В самом деле, как чудесно хоть краешком глаза посмотреть на людей, которые придут через тысячу лет. Наверное, их не будет жалить ни одна змея! Счастливчики…
Брат почему-то отвернулся. Лал тоже. Наверное, они подумали, что я отступница. Ведь я выбрала в конце концов не красивую, а долгую жизнь.
— Дайте хотя бы глоток воды! Пить хочу! — пожаловалась я.
Но я не дождалась, пока они мне подадут воды, — перед глазами все расплылось, я снова потеряла сознание.
Я не знаю, сколько прошли мы и по каким дорогам пробирались. Но когда я вновь очнулась, то уже была под крышей. В комнате, кроме меня, никого не было.
«Как они могли оставить меня одну, — с упреком подумала я о друзьях. — Что будет со мною?»
Меня все еще лихорадит. Как будто даже губы распухли.
— Где я нахожусь? — громко прошептала я. Мне, однако, никто не ответил.
Чу! Во дворе люди. Через открытую дверь доносятся их негромкие голоса, я прислушалась. И, к величайшей своей радости, разобрала знакомый говорок Лала. Оказывается, он здесь, они меня не бросили!
Вскоре он и сам заглянул в дверь. За ним вышагивал маленький слоненок.
— Как дела? — широко улыбнулся Лал, увидев, что я очнулась.
Он и не думал сдерживаться и чуть не прыгал от радости.
— Нам повезло, — с улыбкой проговорил он. — В этом поселке оказался врач. Он сделал укол и дал слово мужчины, что через три дня поставит тебя на ноги.
Я не смогла унять сердцебиение. Как хорошо выздоравливать!
— Спасибо! А где же мой брат? — сдавленным голосом проговорила я, беспокоясь за Мусу.
— Он пошел дать родителям телеграмму. Но вряд ли в этом есть необходимость, — ответил Лал.
— Почему же?
— Нас уже ищут давно и основательно. Во всех газетах напечатаны наши фотографии. Как только мы забрели в этот поселок, власти сразу оповестили правительство штата. Теперь вся Индия знает, где мы находимся.
Только сейчас я поняла всю глубину нашей вины перед родителями. Как мы посмотрим им в глаза? Что скажем?
Неожиданно меня кто-то потянул за палец. Оказывается, это слоненок. Он терся об мою руку шершавым хоботом. Я предусмотрительно отдернула руку.
— Не бойся, он тебя ни за что не обидит, — успокоил Лал. — Они вообще не умеют кусаться, честное слово.
— Где же моя Бульбули? — спросила я.
— Готовит обед. Целые сутки просидела около тебя. Еле выгнал из дому! Удивительная девчонка!
Я так растрогалась, что даже прослезилась.
— Чего вдруг расплакалась? — удивился он. — Не понимаю, дело идет к поправке…
Ведь я плакала не от горя, а от радости: кому же благодарить судьбу, как не мне! Ведь Индия подарила мне таких отличных друзей!
Лал подал мне гуяву. Он прекрасно знает, что я очень люблю ее. Наверное, специально приберег.
Желая меня немного отвлечь, он начал рассказывать о рабочем поселке, в который мы попали еще вчера.
— Поселок принадлежит строителям железной дороги, — пояснил он. — Они прокладывают дорогу через джунгли. Отличные ребята. — Потом, нагнувшись ко мне, он подмигнул одним глазом: — Если хочешь знать, то здесь, в поселке, я увидел ваши тракторы и бульдозеры. Тут немало советских машин!
Если бы вы знали, как я обрадовалась этой вести! Словно родных увидела. Как будто вернулась к себе, в Советский Союз!
— Чей же это дом? — спросила я, опомнившись.
— Самого бригадира, дяди Курала! — сообщил он.
Вскоре явился и Муса. Он очень обрадовался тому, что я начала разговаривать. Мой суровый и молчаливый брат впервые в своей жизни положил ладонь мне на лоб. Я это оценила. В Уфе мы спорили из-за пустяков, частенько дрались. Испытания нас сделали настоящими друзьями.
— Телеграмму послал. Успокойся, — проговорил он, дружелюбно толкнув меня в бок, и улыбнулся.
Наказание
