— Матка, — был ответ.
«Начинается», — недовольно подумал Серега, слышавший о еврейских антиэвфемизмах[8].
Упс! Все-таки подглядели мы его имя там в аэропорту. Ну, подглядели. И что? Должны же мы с ним были когда-то познакомиться поближе, раз взяли себе в герои. Значит, Серега. Нормальное имя!
А он нас не ждал во время нашего саморазоблачения. Он уже (шустрый какой!) дотопал без нас до кафе «Лондон», уже улыбается работнику службы безопасности на входе в кафе. «Привет, коллега!» — говорит ему.
Это почему вдруг он — и коллега работнику безопасности? Когда это он успел устроиться в охранное бюро, получить тяжелые ботинки, черные брюки, рубашку с эмблемой, табельное оружие, пройти инструктаж? Не успел, не получил, не проходил, нет у него всего этого. Юмор у него такой.
Вооруженный своим особым чувством юмора и уже упомянутой нами книгой, куда он еще раз заглянул перед прогулкой по набережной, Серега двинулся дальше. С прищуром глянул он на американское посольство и кафе Mike's Place, но не приблизился. Дошел до кришнаиток и, не найдя шляпы или чего-то похожего, бросил им прямо под ноги десять рублей, дружески похлопал по плечу молодого американского миссионера, которому не давала покоя мистическая связь между красотою заката и божественной волей, пересек дорогу, посидел у фонтана. Глянул на падающих аккордеонистов на входе в Мигдаль ха-опера, посоветовал им держать ноги вместе и вытянуть носки, а непосредственно при приземлении бросить к черту аккордеоны и сгруппироваться. Вошел в Мигдаль ха-опера, окинул взглядом людей на эскалаторах и в лифте, полюбовался воздушным поцелуем бронзовой пары под куполом, ничего не стал им советовать, потому что уважал любовь и не совал нос в чужие альковы. Продолжил путь, дошел до Дельфинариума, прочел фамилии на обелиске, вздохнул, задержал взгляд на пламени свечей, оглянулся, без приязни просканировал контур мечети и, пройдя через зеленый холм, двинулся дальше вдоль моря к Старому Яффо. В Яффо он сверил свои часы с часами Абдул-Хамида Второго на башне, поднялся на холм, осмотрел площадь, переулки, сад, мост через овраг, вернулся на площадь и заглянул в католическую церковь. Здесь внук еврея потянулся было щепотью правой руки к левому плечу, но передумал, вышел из церкви и, щелкнув сотовым телефоном, набрал первый свой номер на Святой Земле — номер сотового телефона Йоси Хальфона.
Через два часа после того, как они расстались, Йоси тормознул рядом с Серегой. Серега молча открыл багажник и вынул из него чемоданы.
— Лама? (Почему?), — спросил Йоси. — Ло носъим ала? (Не едем дальше?) Хамеш-эсре дакот икув — зе беайя? (Пятнадцать минут опоздания — проблема?) Ну, бээмет! (Да ладно!)
Но Серега уже вручал ему деньги.
— Беайя им ха-русим ха-аэле (Проблема с этими русскими), — качал головой Йоси. — Эйн лаэм шум савланут! (Как они нетерпеливы!)
Когда «Шкода» скрылась за углом, Серега остановил другое такси.
— Dimona![9]! — бросил он коротко водителю, загружая багажник.
— А не пора ли автору связаться с ШАБАКом? — шепчет на ухо бдительный читатель. — Конечно, он на мечеть смотрел без приязни, но все-таки: работник службы безопасности этому внуку еврея — коллега! И почему именно — в Димону? Мы, например, там отродясь не бывали.
Автор смотрит на этого читателя пустым взглядом. Не все должен непременно знать читатель. Для чего ему, например, знать, что всякая книга начинается не с заголовка, а с пробела перед заголовком? Или что вся эта история, от первого пробела до последней фразы «Прощай, Серега!» пишется на сервере ШАБАКа? И если он даже узнал сейчас от нас последнюю фразу повести, поможет это ему? Сколько смыслов и оттенков смысла может быть у этой фразы «Прощай, Серега!»? А? И без того, чтобы внимательно прочесть всю историю от корки до корки, ни за что нельзя предположить, какой же это смысл и оттенок смысла у этой фразы. А сам автор знает этот смысл и оттенок смысла?
Молчание.
ГОД СПУСТЯ
А год спустя встречаем мы Серегу все там же, на той же набережной в Тель-Авиве, в футболке, шортах и сандалиях на босу ногу. Он бредет как будто без особой цели (но это не так), и хотя выражение лица у него по-прежнему — общее, но к этому общему что-то прибавилось, и это что-то, скорее всего, — тоска. А если идет в Тель-Авиве человек по набережной и в глазах у него тоска, то многие, пожалуй, подумают:
наверное, этот человек — из Димоны.
Что это был за год в жизни Сереги, станет проясняться сейчас же из рассказа некоего инженера по имени Я., который о злоключениях Сереги вкратце расскажет своей жене Баронессе, трем друзьям А., Б. и В. (мужчины) и подруге В., которую все зовут Котеночком.
Имена эти — рудименты другой истории, поэтому в духе истории нынешней произведем их частичное переименование. Пусть А. будет Аркадий, Б. — Борис, В. — Виктор, а Я. — Теодор. Баронессу трогать не будем, а Котеночка переименуем в Аталию (обязывающее библейское имя).
Проверим: А. — Аркадий — логично, Б. — Борис — понятно, и В. — Виктор — тоже. Почему тогда Я. — Теодор, а не Яков, например? А разве все в этой жизни понятно? Вы, например, знаете, почему иногда доктор в психиатрической клинике читает больше книг, чем редактор журнала?
Итак, внимание! Еще минута, и Серега увидит идущего ему навстречу человека, похожего сразу на нескольких еврейских комиков из России. Он сразу поймет, что это бывший его соотечественник, что вот она, эта минута, и… вот рассказ самого Теодора, который и встретился в тот судьбоносный день Сереге фланирующим по набережной безо всякой цели (вот у Теодора уж точно никакой цели, кроме как подышать морем, не было).
— Бреду я, значит, по набережной, — рассказывал Теодор, — и мне навстречу идет мужик. Я однажды такого много лет назад встретил в Москве, когда шел пешком от дальней остановки какого-то не того автобуса в одну из гостиниц ВДНХ. Помните? «Заря», «Восток» и еще что-то, «Восход», кажется.
— Рядом с ВДНХ «Спутник», — сказал высокий худой мужчина, которого его компаньоны звали А., извините, — теперь уже Аркадием.
— Ну да, скажешь тоже! — возмутился Теодор. — «Спутник»! Кто бы меня впустил туда в те годы?
А этот парнишка в Москве, — продолжил Теодор, — присоединился ко мне по дороге и все рассказывал, как ему изменила жена, какая тоска у него на душе теперь. Он был очень молод, кажется, простоват, чувствовалось по его речи, что вполне может он глубоко увлечься какой-нибудь идеей или женщиной. На такого сразу положит глаз разгульная девица. Он, с одной стороны, обеспечит ей статус, которого требует конформистская часть ее представления о себе, а с другой прибавит остроты ее приключениям, причем не столько даже в ее ощущениях, сколько в глазах ее любовников. Парень этот, обнаруживший измену жены, шел со мной до самого гостиничного номера. Перед дверью я подал ему руку, сделал сочувственное лицо (собственно, я ему действительно сочувствовал, но чем я мог помочь?). Он посмотрел на меня с таким печальным удивлением, будто ему изменили еще раз, и я долго потом не мог забыть его глаз. Вот я увидел этого мужика на набережной, и взгляд мой задержался на нем, а он этот взгляд, видимо, сразу заметил, остановился передо мной и говорит:
— Простите, пожалуйста! Вы не работаете случайно в одной из следующих фирм:
— Hellbit;
— Hellta;
— Hellisra;
— Hellop;
— Taasiya Avirit;
— RAFAEL?[10]Я на него глянул и сразу понял: парень
