— Какой еще вопрос?
— Ты спрашивал, не может ли что-нибудь здесь уже приступить к обратной перемотке.
— Не там у тебя, — возразил я, — а здесь, в Алабаме.
— Когда я говорю ЗДЕСЬ, Ирвинг, то имею в виду — на Земле! — сказал Ву. — Как показывают мои выкладки, теоретически такое вполне возможно. А может, даже неизбежно. Ты, разумеется, слышал о суперструнах, ведь так?
— Это что-то вроде суперклея или супермоделей? — отважился предположить я.
— Вот именно. Они удерживают всю Вселенную вместе и напряжены до предела. Вполне вероятно, что гармонические вибрации суперструн способны воздействовать на отдельные дискретные объекты, которые таким образом могли бы приобрести специфические свойства Пузырей или, иначе выражаясь, Обращений в локальных энтропийных полях.
— Пузырей, говоришь? А как насчет пустырей? — И я поведал ему о старой накидке из деревянных бусин.
— Гммммммм, — сказал Ву, и я почти услышал, как бешено вращаются шестеренки в его мозгу. — Кажется, ты ухватил нечто интересное, Ирв. Да, тут прослеживается некий определенный смысл. Гармонические обертоны суперструн могли бы проследовать от Края Вселенной вдоль линии моего взгляда, а затем по соединениям наших телефонов и факсов. В общем, все похоже на то, как стекло ломается по надпиленной линии, представляешь? Однако нужны вещественные доказательства. Пришли-ка мне пару снимков, чтобы я мог количественно оценить фе… ууупс! — Его голос резко упал до шепота. — Кажется, идет мой шеф. Передай привет Кэнди, Ирв, я тебе еще позвоню.
Было еще совсем светло, когда Ву повесил трубку, поэтому я пошел через пустырь в Добрую Гавань Хоппи и одолжил «Поляроид», которым тот снимал побитые и помятые в дорожных происшествиях автомашины. Запечатлев феномен накидки, я произвел его количественную оценку путем арифметического подсчета. Вместо одиннадцати бусин я насчитал тринадцать. Все остальные струны также заметно пополнились, а в грязи уже почти не осталось разрозненных бусин. Никидка выглядела настолько прилично, что я, пожалуй, мог бы даже взять ее к себе в машину, если бы таковая у меня была.
Все это мне ужасно не нравилось.
Я вернул Хоппи камеру и поплелся обратно в контору, пытаясь на ходу осмыслить происходящее. Что станется с опавшими листьями? Они спланируют вверх и заново прикрепятся к деревьям? А подаренный Кэнди «вольво»? У него возникнут четыре скорости на реверсе? От этаких мыслей ум у меня настолько зашел за разум, что я машинально сунул снимок в корзинку с надисью ИСХОДЯЩИЕ, прежде чем припомнил (а точнее, осознал), что факс-машина Виппера Вилла принципиально не передает информацию. Я мог переговорить с Ву по телефону (когда он позвонит), но ничего не мог переслать ему по факсу.
Как ни странно, на душе у меня полегчало. В конце концов, я сделал все, что мог. И я безумно устал от размышлений о Вселенной. У меня назначено крайне важное, возможно, даже историческое свидание, не говоря уж о необходимости проводить расследование для алабамского суда. Поэтому я открыл банку колы, разложил на подоконнике своего Коркорана и погрузился в сладкие мечты, переходящие в глубокий сон. Мне приснилась Кэнди и эта маленькая последняя пуговичка на ее форменной блузе.
У служащих ханствиллского отделения Департамента национальных парков множество разнообразных обязанностей, которые зачастую простираются далеко за формальную границу без-десяти-пять. Кое-какие из этих дел довольно интересны, другие даже забавны, а так как Кэнди любит свою работу, я по мере сил стараюсь применяться к обстоятельствам, по возможности составляя ей компанию. В тот вечер мы посетили Выставку Жареной Рыбы и Шотландских Кильтов (под эгидой Союза баптистов Северной Алабамы), где Кэнди изображала почетную гостью в своем аккуратно отглаженном, словно с иголочки, хаки.
Что касается рыбы, то она была моя любимая, прудовая, запанированная в сухарях и зажаренная в кукурузном масле, но я не мог расслабиться и получить удовольствие, размышляя о том, как бы нам поскорей закруглиться, чтобы добраться до Беличьего Кряжа (горы). У баптистов, впрочем, есть одна хорошая привычка — они рано ложатся спать, и мы с Кэнди припарковались на смотровой площадке в 21.15.
Наверху оказалось прохладно, поэтому мы присели на теплый, еще потрескивающий капот «вольво» и залюбовались россыпью сияющих в долине, как пойманные звезды, огней. У меня вдруг вспотели ладони. Этим вечером, как предполагалось, я должен был сделать наконец официальное предложение. И были веские основания надеяться, что мое предложение будет принято — со всеми вытекающими отсюда привилегиями.
Поскольку ожидалось полнолуние (а мне хотелось, чтобы этот вечер стал памятным для нас во всех отношениях), я решил подождать, покуда не взойдет Луна. Глядя, как на восточном горизонте разгорается бледное зарево, я вспомнил о Ву и невольно задал себе вопрос: не взойдет ли Луна на западе после Обращения? И заметит ли это хоть кто-нибудь? Или же мы просто станем называть Запад Востоком и на том успокоимся?
Но это чересчур глубокие для меня материи, и кроме того, у меня были дела поважнее. Лишь только Луна поднялась над горизонтом, я встал с капота и картинно опустился на колени. И уже совсем был готов поставить вопрос ребром, когда внезапно послышалось БИИП-БИИП-БИИП.
— Господи, что это?!
— Это Зуммер, — сказала Кэнди.
— А звучит как бипер.
— Так оно и есть. Зуммер одолжил мне свой бипер, — сказала она, отключая сигнал пейджера, подвешенного к ее форменному ремню.
— Зачем?
— Сам знаешь.
На Беличьем Кряже нет телефонных будок, и нам пришлось буквально сверзиться с горы, в то время как карбюраторы «вольво» подвывали, тормозные колодки визжали, а выхлоп барабанил пулеметными очередями. Кэнди ужасно боялась, что мы разбудим Гейзере, которая в ту ночь была на дежурстве, поэтому на стоянку Беличьего Кряжа (санатория) мы въехали с погашенными огнями. Я остался сторожить машину, а Кэнди проскользнула в здание через боковой выход.
Вернулась она примерно через полчаса.
— Ну? — нетерпеливо спросил я.
— Папа хряпнул Зуммера, — сказала Кэнди (или мне послышалось, что сказала), когда мы со всеми возможными предосторожностями выехали со стоянки. — Но не волнуйся, все в порядке. Зуммер ничего не сказал Гейзере. Пока. Думаю, нас ожидает еще один приступ. Третий раз, а потом все должно закончиться.
— Куда он хряпнул Зуммера на сей раз? — спросил я.
— Не хряпнул, а тяпнул, — сказала Кэнди. — Зубами.
— Но у твоего отца нет зубов?!
Она пожала плечами.
— Выходит, теперь есть.
Вот так и закончился тот вечер, который, как мне мнилось, должен был стать наилучшим из моих вечеров. Мое официальное предложение, ее официальное согласие и все вытекающие отсюда привилегии… увы! Ничему такому не суждено было состояться.
Кэнди надо было выспаться, поскольку рано утром она уезжала в Монтгомери, на ежегодную тусовку Департамента национальных парков. Она высадила меня у «Доброй Гавани Хоппи», и я совершил долгую пешую прогулку, которая почти настолько же хороша, как холодный душ. В Центре Хантсвилла, как оказалось, любую улицу можно пройти из конца в конец всего за двадцать минут. В конце концов я вернулся в контору, привычно срезав путь через пустырь.
В ярком свете полной Луны старая накидка выглядела почти как новенькая. Все верхние ее ряды были полностью укомплектованы деревянными бусинами, а в нижней части недоставало лишь нескольких штук. Я
