потребовались усилия шести охранников, чтобы запихнуть его в лодку. Один из них щедро размазал свиной жир по половым органам мужчины, а затем начал задвигать деревянную крышку. В ней имелись отверстия для головы и рук. Как только запястья пленника оказались надежно привязаны к железным кольцам на внешней стороне борта лодки, деревянная крышка со щелчком встала на место, и теперь только стражники могли убрать ее.
Один из них задумчиво изучил взглядом связанного и с притворным беспокойством покачал головой. Повернувшись к другим, он сказал:
— Эх, надо бы накормить его в последний раз перед отправлением.
Стражники рассмеялись. Пленник принялся звать на помощь.
Один за другим охранники принялись осторожно запихивать еду в рот несчастного, а затем загнали остальных рабов в сараи, служившие им жильем.
— Сегодня вам предстоит немного развлечься, парни! — со смехом крикнул один из стражников. — Вспомните о нем в следующий раз, когда решите самовольно оставить службу у леди Зуультах.
Люцивар оглянулся через плечо, но тут же отвел взгляд.
Привлеченные запахом еды, в зияющие на бортах лодки дыры проворно пробирались крысы.
Обреченный человек закричал.
Облака заслонили луну. Серые тучи скрыли ее свет. Мужчина в лодке не шевелился. Его колени сбиты в кровь — он колотил ими по крышке, тщетно пытаясь отогнать крыс. Голосовые связки сорваны от крика.
Люцивар опустился на колени за лодкой, двигаясь медленно и осторожно, чтобы приглушить звяканье цепей.
— Я не сказал им, Яси, — хрипло прошептал пленник. — Они пытались заставить меня говорить, но я не стал. По крайней мере, на это у меня еще хватило чести.
Люцивар поднес чашку к губам человека.
— Выпей, — прошептал он. Его голос сливался с привычными звуками ночи.
— Нет, — простонал тот. — Нет.
Несчастный снова начал плакать — из его сорванной глотки вырывались резкие, хриплые рыдания.
— Тише, тише. Это поможет. — Поддерживая одной рукой голову мужчины, Люцивар осторожно поднес чашку к распухшим губам пленника. Тот сделал два глотка, и эйрианец убрал сосуд, погладив голову мужчины кончиками пальцев. — Это поможет, — тихо повторил он.
— Я же Воин Крови. — Когда Люцивар снова поднес чашку к его губам, пленник покорно сделал еще один глоток. Его голос немного окреп, но слова стали путаться. — А ты Верховный Князь. Почему они так поступают с нами, Яси?
— Потому что у них нет чести. Потому что они уже не помнят, что значит быть человеком Крови. Власть Верховной Жрицы Хейлля — настоящая чума, которая уже много веков распространяется по Королевству, медленно пожирая каждый Край, которого коснется.
— Может, лэндены правы. Может, Кровь и есть Зло.
Люцивар по-прежнему легонько поглаживал виски пленника кончиками пальцев.
— Нет. Мы — то, что мы есть. Ни больше ни меньше. В каждом человеке есть и добро и зло. Просто зло сейчас правит нами всеми.
— А где же тогда добро? — сонно спросил мужчина.
Люцивар поцеловал его в макушку.
— Либо уничтожено, либо порабощено. — С этими словами он вновь поднес чашку к губам обреченного человека. — Допивай, Брат, и все закончится.
Когда тот сделал последний глоток, Люцивар прибег к Дару, чтобы заставить чашку исчезнуть.
Мужчина в лодке хрипло рассмеялся:
— Я чувствую себя очень храбрым, Яси.
— Ты и впрямь очень храбр.
— Крысы… У меня теперь нет яиц.
— Я знаю.
— Я плакал, Яси. Плакал перед ними.
— Это не имеет значения.
— Я — Воин Крови. Я не должен был плакать.
— Ты ничего не сказал. Храбрость не покинула тебя.
— Зуультах все равно убила остальных.
— Она заплатит за это, младший Брат. Однажды она и остальные вроде нее заплатят за все. — Люцивар мягко помассировал шею человека.
— Яси, я…
Движение было резким, и хруст вспорол ночную тишь.
Люцивар бережно опустил обмякшую голову и медленно поднялся на ноги. Он должен был сказать им, что план не сработает, что Кольцо Повиновения можно настроить так, что владелец почувствует любое проявление целеустремленности и своеволия. Он мог сказать, что ростки зла, держащие их в рабстве, давно укоренились и распространились слишком далеко, что принести свободу может лишь крайняя жестокость, на которую не способен ни один человек. Он мог сказать, что существуют и более мучительные способы, нежели Кольцо, чтобы заставить раба повиноваться, что их беспокойство друг за друга приведет к гибели всех, что единственный способ обрести свободу и бежать (пусть и ненадолго) — не заботиться ни о ком, кроме себя.
Он мог сказать им все это.
И все же, когда они робко, осторожно впервые подошли к нему, желая получить совет человека, который вырывался на свободу вновь и вновь на протяжении веков, но по-прежнему носил оковы, Люцивар сказал лишь одно:
— Пожертвуйте всем.
Они ушли, разочарованные, неспособные понять, что совет был дан всерьез. Нужно жертвовать всем. Однако была одна вещь, которой сам Люцивар пожертвовать не мог. И не стал бы.
Сколько раз он поддавался вновь и вновь, позволяя связать себя этим жестоким кольцом, надевавшимся на мужской орган, и сколько раз Деймон, обнаружив друга и пришпилив к стене, называл его дураком и трусом за очередную неудачу?
Лжец. Изворотливый, привыкший к дворцовым интригам лжец.
Как-то раз госпожа Доротея Са-Дьябло отчаянно пыталась отыскать Деймона Сади после того, как выяснилось, что ее раба для утех нет ни при одном дворе. На его поиски ушло сто лет, две тысячи Предводителей пали, пытаясь взять его в плен. Он мог бы использовать небольшой, полудикий Край, который захватил, и завоевать пол-Террилля, мог бы стать ощутимой угрозой власти Хейлля. Вместо этого Деймон прочел письмо, которое Доротея отправила с одним из своих гонцов. Прочел его — и сдался.
В письме говорилось лишь это: «Сдайся до новолуния. После этого каждый день, потраченный на розыски, будет стоить твоему брату какой-нибудь части тела — в расплату за твое высокомерие».
Люцивар вздрогнул, пытаясь отогнать непрошеные мысли. В каком-то смысле воспоминания еще хуже ударов плетью, поскольку они неизбежно вели к образу Аскави с горными вершинами, вспарывающими небо, и долинами, где раскинулись города, фермы и леса. Сейчас, правда, этот Край уже далеко не так плодороден, и неудивительно: слишком долго его выворачивали наизнанку и использовали те, кто привык брать, ничего не давая взамен. И все же там его дом, и века изгнания, проведенные в рабстве, принесли только тупую боль и тоску по чистому горному воздуху, вкусу сладковатой ледяной воды, тишине вековых лесов и, больше всего, горным кручам, где реяли в воздухе эйрианцы.
Но Люцивар находился в Прууле, на жарком, песчаном пустыре, в услужении у этой суки Зуультах, потому что не сумел скрыть отвращение к Притиан, Верховной Жрице Аскави. Не сумел усмирить свой вздорный нрав, чтобы служить ведьмам, которых презирал.
Среди людей Крови мужчины должны были служить, а не править. Он никогда не бросал вызов заведенным порядкам, несмотря на то что за прошедшие века убил немало ведьм. Он уничтожал их потому,
