постояльцев берут наценку за возможность приобщиться к художническо-писательско-музыкантской славе отеля, субсидируя тем самым творцов, которые живут здесь круглый год и обеспечивают эту самую славу.
Не вполне ясно, как вписывается в это уравнение паренек в мягкой синей шляпе. Этот очаровательный нюанс, или изыск, если угодно, безусловно имеет определенный рыночный смысл. Он придает отелю человеческую (согласен, медвежью) индивидуальность и в то же время гарантирует небольшой доход. Если половина гостей берет медведей и половина из них в итоге не может с ними расстаться и если медведей продают со скромной пятидесятипроцентной наценкой, то этого вполне хватает для оплаты годовых счетов за электричество или, по крайней мере, большей их части. Во всяком случае, достаточно для обеспечения рентабельности всего предприятия.
Над камином, который давным-давно был заделан кирпичами и оштукатурен, осталась полочка, куда я и поместил Паддингтона. Оттуда он мог спокойно наблюдать за всем происходящим в номере. «Я бы дал тебе посмотреть в окно, — сообщил я ему, — да там и смотреть-то не на что. Просто кирпичная стена и окно с задернутыми шторами. Кстати, может, это неплохая идея — задернуть шторы, что скажешь?»
Он ничего не сказал. Я все-таки задернул шторы, бросил на кровать свой чемоданчик, щелкнул замками и открыл его. Трусы, носки и рубашки я переложил в ящик, в тесный гардероб повесил пару штанов военного образца, закрыл чемодан и поставил его к стене.
Потом посмотрел на часы. Пора было уходить. Меня ждало дело.
Я попрощался с мишкой, который обратил на меня столько же внимания, сколько мой кот, когда, уходя, я прощаюсь с ним, и закрыл за собой дверь номера. Язычок замка щелкнул, но я на всякий случай запер дверь ключом на два оборота и только после этого спустился на лифте в вестибюль.
Дамочки уже закончили свою беседу или, по крайней мере, переместились в какое-то другое место. Мужчина с удлиненным лицом и высоким лбом в темных очках в роговой оправе отложил в сторону «Джентльмена» и теперь читал книгу в бумажной обложке. Я положил ключ на конторку. Это был настоящий латунный ключ, не какая-то там компьютерная пластиковая карточка, которыми обзавелись более современные отели, и при нем тяжелый латунный брелок, чтобы пробить дыру в вашем кармане в наказание за то, что вы ушли из отеля, забыв его сдать. Я был счастлив расстаться с ним и рад возможности пройти мимо конторки, чтобы бросить беглый взгляд на три ряда почтовых ящиков, предназначенных для гостей отеля.
Лиловый конверт, который я поднял с пола, лежал в ящике под номером 602.
Расставшись с ключом, я кивнул и улыбнулся новому приятелю с чрезмерно черными волосами, после чего обратил внимание на высокого элегантного джентльмена, вошедшего в вестибюль с улицы. Вид у него был такой, словно он только что сошел со страниц «Джентльмена», который читал длиннолицый. На нем был идеального покроя спортивный пиджак и мягкие брюки. Спутница его выглядела значительно моложе.
Наши взгляды встретились. Он узнал меня, и его глаза слегка округлились. Своих я не видел, но допускаю, что с ними произошло то же самое. Я тоже его узнал. Мы поступили как и подобает джентльменам, случайно встретившимся в гостиничном вестибюле. Разошлись, не обменявшись ни словом.
Глава 2
Мое дело — это «Барнегат Букс», букинистическая лавка на Восточной Одиннадцатой улице между Университетской площадью и Бродвеем. «Паддингтон» в четырнадцати кварталах к северу от моей лавки, а на Манхэттене на милю приходится двадцать кварталов, если смотреть с севера на юг, так что на досуге можете заняться математикой. Я хотел открыться в два, как обещала табличка на моей двери, но плюс- минус пара минут значения не имеют, к тому же день выдался слишком хорошим для машины или подземки. Приехал я в отель на такси, с чемоданом в багажнике, но обратно можно было дойти пешком, что я и сделал.
Я пересек Мэдисон-сквер, отдав дань уважения статуе Честера Алана Артура, двадцать первого президента Соединенных Штатов и человека с еще большим количеством простых имен, чем у Джеффри Питерса. Дальше я пошел по Бродвею, пытаясь припомнить что-нибудь про Честера Алана Артура, а когда открыл лавку и выставил на тротуар столик с книжками («на ваш выбор — три книги за 5 долларов»), принялся рыться в своих запасниках, пока не нашел «Жизнь президентов» Уильяма Фортескью. Она была опубликована в 1925-м, заканчивалась всего лишь на Уоррене Гамалиеле Гардинге (одно имя, одна фамилия и в середине нечто непонятное). Книга явно предназначалась подростковой аудитории, хотя мне и трудно представить большое количество подростков, которые поспешат выключить телевизор и выяснить, что сказал Фортескью о Франклине Пирсе и Резерфорде Бёрчарде Хейсе (который, как вы заметили, мог похвастаться необычным вторым именем).
Томик Фортескью очень давно обитает в «Барнегат Букс»; он был еще в той партии, которую я приобрел вместе с магазинчиком у старого мистера Литзауэра несколько лет назад. Впрочем, продать его в ближайшее время я не надеялся, но это не означало, что он не достоин быть выложенным на прилавок. Это стоящая книга, из тех, что хочется иметь в своем книжном магазине, и я уже не первый раз обращался к ней за консультацией. Пару месяцев назад я позволил мистеру Фортескью просветить меня насчет Закари Тейлора, хотя сейчас не могу вспомнить ничего из прочитанного, равно как и почему тот меня заинтересовал. Тем не менее он у меня всегда под рукой — Фортескью, разумеется, а не Тейлор, — в том числе и сейчас.
Я держу эту книгу на прилавке и заглядываю в нее в периоды затишья, которых у букиниста предостаточно. Впрочем, нынче после обеда возникло некоторое оживление, и мне даже удалось кое-что купить и продать. Одна из постоянных покупательниц нашла несколько детективов, которых она не читала, а также редкое издание Фредерика Брауна, которого, кажется, читала, но не прочь перечитать. У меня была аналогичная мысль, поэтому я с сожалением наблюдал, как уходит книжка, в которую мне хотелось заглянуть еще раз. Но таковы правила игры.
Упитанный джентльмен с обвислыми усами очень долго листал шеститомную, в кожаном переплете «Историю Британии до норманнского завоевания» Омана. Я выставил на ней цену 125 долларов, но сказал, что могу уступить, если он купит все шесть томов, только не намного.
— Я вернусь, — сообщил он наконец и исчез.
Возможно, что и вернется, но я не очень на это рассчитывал. Покупатели (или, если быть более точным, — непокупатели) пользовались этой фразой как формулой прощания с продавцом, примерно как мужчина говорит женщине «я тебе позвоню». Может, позвонит, может, и нет, но в любом случае нет смысла сидеть и ждать у телефона.
Еще один посетитель приобрел книжку с лотка, заплатил за нее свои два бакса и попросил разрешения порыскать на полках. Я предложил ему не стесняться, но предупредил, что это опасная затея. Никогда не знаешь, когда наткнешься на книжку, которую не сможешь не приобрести.
— Я рискну, — сообщил тот и исчез между стеллажами.
Он заходил ко мне уже пару раз на протяжении последней недели, вид у него был вполне презентабельный, разве что чуть старомодный, от него слегка и вполне приятно попахивало виски. Это был мужчина лет шестидесяти — примерно того же возраста, что и человек, которого я видел в «Паддингтоне», загорелый, с тщательно ухоженными усами и бородкой клинышком. Бородка серебристо-седая, равно как брови и волосы на голове, по крайней мере в той части, что виднелась из-под рыжевато-коричневого берета.
Купил он у меня что-то впервые, и у меня сложилось впечатление, что эти два доллара он оценил как своего рода плату за вход. Некоторые любят проводить время в книжных магазинах — я тоже любил, пока не приобрел свой, — и мистер Серебряная Борода показался мне человеком, которому особо нечем заняться, да и негде. Нет, он не производил впечатления бездомного, для этого он был слишком ухожен, скорее, ему нужно было где-то провести время.
Если бы он задержался до шести, я бы мог попросить его помочь закрыть магазин. Но он ушел значительно раньше. В полшестого зазвонил телефон. Это была Элис Котрелл.
