и не трупа! Рано хороните!
Артиллерийский взгляд прямой наводкой вмиг погасил полыхание серо-зеленой ярости.
«Боже, куда меня занесло…» – тоскливо подумалось сразу после выкрика, и артиллерийский взгляд упал на сукно.
– Интересно, как вас занесло в нашу ВЧК? – участливо, но с несколько ироничной улыбкой спросил хозяин кабинета.
– Да, давайте конкретно.
– Да, давно пора.
– Простите, как вас?..
– Машбиц моя фамилия, ударение на «а», Ицхак Борисович.
– Так вот, – полковник так и не произнес ни фамилии с ударением на «а», ни имени и отчества, – я по поводу писем… ну… переписки Царской, где фигурирует этот…
– Кто, простите?
– Гришка. Я был свидетелем его гулянки в «Яре», в Москве. Это ужас, что он с женщинами творил, что орал… Царь, который приблизил к себе такого, не имеет права править!..
И тут хозяин кабинета разразился таким сочным хохотом, что полковника отшатнуло.
– Бр-раво! – воскликнул хозяин кабинета, сожалея в тот момент только о том, что нельзя одновременно хохотать и говорить… – Ве-ли-ко-лепно! А мы-то, дурачье, старались, оглядывались… ха-ха-ха, – прорвался хохот сквозь тираду, – а тут – новоиспеченный в окопах полковник молоденький решает, ха-ха-ха, имеет право править его Царь или не имеет! Не имеет, – хохот обвалом обломился…– Точнее, не хочет, не захотел управлять полковниками, решающими в перерывах между стрельбой, имеет ли Он право править.
Изрядное усилие приложил хозяин кабинета, чтобы вновь не расхохотаться. Усилие изрядное и серьезное. С чего вдруг понесло? Сам себе был поражен. Выдержка, выдержка и еще раз выдержка. Такая игра, такие задачи, а тут! Ну, дурак мальчишечка, полковничек 27-летний… но отчего-то вдруг захотелось уничтожить его, уесть, чтоб мордой в дерьмо, показать, кто ты (вы все!) есть, услышать в ответ хоть какое рявканье… да пусть за пистолет схватится, у меня он тоже есть! Вот наваждение…
– Вы ведь приветствовали отречение, не так ли, полковник?
– Ну-у…
– Блестящий ответ!
– Да перестаньте вы! Да, я приветствовал конкретное отреченье в пользу конкретного нового монарха. Монарха!
– Ну, а его-то вы своим окопным решением одобрили? – сдержался, вопрос сопроводился только гмыканьем, но не хохотом.
– Да, но я никак не ожидал…
– Блестящий ответ. А теперь ожидайте Учредительного собрания. А оно изберет республику. А вообще-то, хватит о том, чего будет потом. Итак, о письмах. Так что вы хотели-то?
– Прочесть и публиковать.
– А зачем? Обличать уже ушедшее?
Свеженцев слегка смешался. А действительно, зачем? И получалось так, что всего лишь затем, чтобы задавить клокочущую ярость от лицезрения гульбища этого… От лицезрения преступных писем… задавить? А может, еще больше растравить? Тогда, вернувшись назад на фронт в свой дивизион, месяц в себя не мог прийти, все из рук валилось, солдаты его не узнавали. А если б еще, в довесок, письма полицезреть?..
– Я хочу видеть переписку! – проговорил полковник тоном, каким приказывал солдатам: «К орудиям!»
– Извольте, – и с замершей на пухлых щеках ухмылкой хозяин кабинета извлек из ящика стола и поставил на сукно деревянную шкатулку, площадью с пол-ученической тетрадки, а высотой дюйма два.
– Что это?
