Королева рассмеялась. Тепла в ее смехе было не больше, чем в треске льда.
Где-то в затянутой дымкой глубине пещеры заиграла лютня. Ройбен содрогнулся, представив, что могло быть на нее натянуто в качестве струн.
— Что ж, Ройбен, побудь моим столом! Да гляди стой спокойно. За каждое твое шевеление заплатит хоб.
Ройбен с легкостью занял место маленького фейри. Он не видел ничего унизительного в том, чтобы постоять на четвереньках с тарелками и бокалами на спине. Даже когда Нефамаэль уселся на пол рядом с троном и водрузил кубок на спину Ройбену, тот не шелохнулся. Рука рыцаря задержалась на его ягодицах. Ройбен прикусил губу, едва не вздрогнув от неожиданности. Вонь от железного обруча была неописуемой. Как Никневин ее выносила?
— При Летнем дворе скучновато, — заговорил Нефамаэль. — Хотя он, конечно, весьма мил.
— Неужели для тебя там не нашлось никаких развлечений? Не могу поверить!
— Кое-что нашлось.
В голосе Нефамаэля послышалась насмешка. Его рука небрежно скользнула по заду Ройбена. Тот напрягся и услышал, как зазвенели блюда и кубки.
— Но самое интересное — это искать слабые места.
Никневин никак не отреагировала на неловкое движение Ройбена. Впрочем, он не думал, что она проявила благородство.
— Иногда я не понимаю, со мной ли ты говоришь, — сказала королева.
— Я говорю с тобой, — ответил Нефамаэль. — Но конечно, не о тебе. Твоих слабостей не найти никому.
— Очаровательный, но льстивый ответ. Давай лучше взглянем на этого рыцаря, Ройбена. Я знаю его слабое место.
— Разве? Впрочем, его слабость очевидна. Любовь к прекрасной фейри поставила его сегодня на колени.
Ройбен изо всех сил старался не шевелиться. То, что королева мерзости говорила о нем как о бессловесном животном, его не удивляло и не беспокоило. Куда больше рыцарь опасался того, что мог бы сказать Нефамаэль. В его поведении и словах ощущался некий голод, не вполне понятный Ройбену.
— Он любит Силариаль, посвятил себя ей. Она дала ему Задание, поручила служить тебе в обмен на мир.
Королева Зимнего двора промолчала. Ройбен почувствовал, как с его спины взяли кубок, а затем поставили на место.
— Потрясающая жестокость. Он томится тут, терпит муки, а она так скверно с ним поступает. Силариаль никогда его не любила. Клянусь, она уже забыла его.
— Неправда!
Ройбен резко выпрямился. Серебряная утварь с грохотом разлетелась по полу. Рыцарь поднялся на ноги, не обращая внимания на ахнувших придворных, разлитое вино и испуганный крик хоба. Но Ройбен о нем уже не думал. Ярость затуманила его мозг. Нефамаэль украл у него дом и госпожу да еще посмел глумиться над ним. Он должен заплатить!
— Стой! — закричала Никневин. — Властью своего имени повелеваю! Ройбен, остановись!
Сам того не желая, он застыл и еле дышал. Нефамаэль избежал расправы, но глумливая ухмылка исчезла с его лица.
— Убейте хоба, — приказала слугам королева Зимнего двора. — Ты, мой рыцарь, сейчас выпьешь бокал его крови, словно бокал вина, и на этот раз не прольешь ни капли!
Ройбен попытался открыть рот, чтобы остановить ее, но приказ королевы не позволял ему даже шевельнуться.
Он проклинал себя за глупость. Нефамаэль провоцировал его именно на такую ошибку. Может быть, королева потому и не заметила его мелкого промаха, что надеялась на больший? Теперь он выставил себя потрясающим идиотом, вдобавок обрек на смерть невинное создание. Его терзало отвращение к себе.
«Подобное не повторится», — поклялся он себе.
Что бы они ни говорили, что бы с ним ни делали, но он не сбросит маску равнодушия. Будет холодным и неподвижным, как камень.
Мрачные слуги действовали быстро и четко. Через несколько мгновений кубок с горячей кровью был поднесен к его застывшим губам. Труп уже тащили прочь. Распахнутые глаза хоба смотрели на Ройбена с той стороны смерти, проклиная его за безрассудство.
Преодолевая себя, Ройбен открыл рот и глотнул теплой солоноватой жидкости. Через миг он поперхнулся, и его вырвало.
Запах этой крови преследовал его долгие годы служения. Даже когда пикси случайно освободила его, даже когда он стал королем Зимнего двора. Но теперь Ройбен мог забыть, чья это была кровь, и знал только то, что ему придется привыкнуть к этому вкусу.
Глава первая
Я предпочитаю зиму и осень, когда проступает костяк пейзажа и в природе чувствуется смертоносное дыхание зимы. Это ощущение одиночества, ожидания и недоговоренности.
Смертные девушки плачут, когда печальны, и смеются, когда счастливы. У них есть всего одно обличье. Оно не меняется ни с того ни с сего, словно дымок, гонимый ветром. У них есть нормальные, любящие родители.
По крайней мере, так представляла себе смертных девушек Кайя. Откуда бы ей знать, какие они на самом деле? Ведь она-то не была человеком.
Кайя сидела перед зеркалом и задумчиво изучала дырочку на колготках, сквозь которую виднелась зеленая кожа.
— Твоя крыса тоже хочет пойти, — пропищала Люти-лу. — Она любит коронации.
Кайя повернулась к аквариуму, возле которого порхала крошечная фея. Коричневый крысюк Армагеддон сидел у стекла и принюхивался. Второй, Исаак, свернулся клубочком в дальнем углу.
— Ты в самом деле понимаешь, что он говорит?
Кайя через голову надела оливковую юбку и натянула ее на бедра.
— Он же просто крыса, — ответила Люти-лу, поворачиваясь к Кайе.
Ее прозрачное крылышко задело аквариум, осыпав его бледной пыльцой.
— С крысой может разговаривать кто угодно.
— А вот я не могу. Как я в этом смотрюсь?
Люти одобрительно кивнула.
— Симпатично.
Снизу донесся голос бабушки:
— Кайя, ты где? Я сделала сэндвич!
— Спущусь через секунду! — крикнула Кайя.
Люти поцеловала стеклянную стенку аквариума.
— Так ему можно пойти или нет?
— Только если ты проследишь, чтобы он не сбежал.
Кайя зашнуровала черный ботинок на толстой подошве и запрыгала в поисках второго. Всего месяц назад в ее комнате стояла детская кровать, а в серванте сидели старинные куклы, глядящие немигающими глазами. Теперь ветхая кровать была разобрана и унесена на чердак, куклы наряжены и разукрашены в стиле панк-рок, а над матрасом, лежащим прямо на полу, в том месте, где должна быть спинка кровати, Кайя рисовала фреску.
