бекеше, — отдали вам мою карточку?
— Как же, благодарю… Вы меня извините, я визитами не считаюсь.
— Да к чему же, к чему же!.. Мне хотелось предложить вам… дело это еще не к спеху, а все лучше заручиться…
— Что угодно? — сухо спросил Лука Иванович.
— Вы ведь у нас едва ли не единственный, знающий по-испански. Давно у меня есть мысль издать избранный испанский театр, — знаете: Кальдерона, Лопе де Вегу и этого еще, как бишь его…
— Верно, Тирсо де Молину, хотите вы сказать?
— Именно.
— Что же? хорошее дело.
— Да-с; но вы понимаете, добрейший Лука Иванович, что теперь время тугое, книги нейдут, надо много затратить на такое издание. Вот я и хотел вам предложить, — голос его понизился и стал еще мягче, — быть главным деятелем этого сборника; работы будет вдоволь, и я вам вполне ее гарантирую хоть на два года, но так, чтобы плата за пьесу была в округу, без расчета по листам.
— Это все равно, — заметил, несколько оживляясь, Лука Иванович.
— При всем моем желании я не могу предложить вам, — он точно споткнулся и духом выговорил, — семьдесят пять, много сто рубликов…
— Сто рублей за пьесу? — вырвалось у Луки Ивановича.
— Знаю, что не красная цена; но кто же у нас будет раскупать какого-нибудь Тирсу де Молину?.. Само собою, Лука Иванович, гонорарий всегда вперед за рукопись по расчету, сколько бы ни писали, хоть пол- актика.
И он захихикал своим уже заметным брюшком, причем волосики бороды красиво вздрагивали.
Горькая черта избороздила рот Луки Ивановича. Глаза его вспыхнули, в щеках пробилась краска; но это было всего одну минуту. Лицо опять осунулось, взгляд потух, на лбу ж легли две резкие линии; он что- то сообразил.
— Значит, по рукописи? — глухо спросил он.
— О, да! Вы меня знаете!
— Я к вам зайду, мы потолкуем.
— Вот это и прекрасно! — радостно вскричал барин в бекеше, обхватив опять левое плечо Луки Ивановича, а правой рукой силился дать ему рукопожатие. — Я всегда вас считал одним из редких по порядочности!..
Он даже испустил вздох, видимо облегченный результатом сделки.
— А, кажется, дождичек собирается? — заметил вдруг Лука Иванович, желая переменить разговор.
Красивый барин с тревогой взглянул на небо.
— Неужели дождик?.. Скорее крупа пойдет… холодно ужасно! А я, как нарочно, в меховой шапке.
Он инстинктивно схватился за свои соболя.
— Вам неопасно, — продолжал в первоначальном суховатом тоне Лука Иванович, — ведь это, поди, ваши? — спросил он, указав на пару караковых синего купе. — Больше у кого же будет здесь карета?
— Мои, мои, — напряженно улыбаясь, ответил красивый барин, скрывая под улыбкой неприятное движение, вызванное вопросом Луки Ивановича.
Дроги подъехали уже к кладбищу.
— Вы думаете оставаться до спуска в могилу?
Вопрос этот вызвал Луку Ивановича из раздумья.
— Да, а вы?
— Я только побуду при отпевании… дела у меня множество сегодня… корректур навалено!.. А, кстати, вон еще нужный человек. Жду вас, милейший Лука Иванович, хоть завтра же.
Он приподнял соболью шапку и скорыми шагами стал кого-то догонять.
'Что, брат, — обратился Лука Иванович внутренно к самому себе, — много ты выиграл, что на генерала Крафта больше не работаешь? Этот вон — гражданский издатель, свой брат, а стоит пятерых военных!..'
Дроги подъехали к паперти. Лука Иванович ускорил шаг…
XXXI
В пустой церкви лениво тянулось отпевание. У входа и вдоль окон стали провожавшие покойника. Некоторые из них выходили во время службы на паперть, гуляли по подмосткам и опять возвращались.
Оглянувшись, Лука Иванович заметил в углу какую-то молодую девушку в платочке. Она точно пряталась от всех и тихо плакала. Барыня в черном, ехавшая на пролетке, крестилась чопорно, стоя по левую руку от гроба: она представляла собою как бы семейство покойного.
— Кто это? — спросил, указав на нее головой, один из провожавших у стоящего около него знакомого.
— Не знаю, право; кажется, квартирная хозяйка… У него ведь родных нет… Жена… — он досказал что-то на ухо.
— А вот та, в платочке? — продолжал первый.
— Должно быть… — и он опять досказал на ухо, после чего оба перемигнулись.
Лука Иванович отошел от них. Ему стало не совсем хорошо от ладана; но он хотел остаться до конца.
Спустили гроб в полуоттаявшую яму среди унылого, равнодушного молчания. Ничьего голоса не раздалось в память покойного. Оставшиеся 'до конца' потянулись сначала гуськом, а миновав ворота, сгруппировались по три, по четыре человека, и точно все повеселели, отдежурив сколько нужно было. Лука Иванович почти что не был знаком ни с кем из провожавших покойника, но с двоими кланялся, а поименно знал многих.
К нему подлетел юркий, суховатого склада брюнет, в беспорядочной прическе, с шершавой бородкой, в армяке из желтого верблюжьего сукна, подпоясанном черным ремнем с насечками.
— Помянуть покойного! — глотая слова, выговорил он, и разбегающимися воспаленными глазками как-то запрыгал по всей фигуре Луки Ивановича. — Примете участие?
— Как это? — с недоумением спросил Лука Иванович.
— Малость будет стоит… как в складчину… пивка бутылок десять, закусить чего достанем… Вон там по дороге и кухмистерская… по чину надо!.. Мы с покойным Платоном Алексеичем из одного нумера…
— Из одного нумера?
— Как же, по Тарасовке я считаю… вот я да художник Карпатский… вон долгий-то… во фраке бедняга пришел, потому другого одеяния нет… вот и я ратником, как видите… Да вы на меня так смотрите, точно не знаете, кто я?
— Не имею удовольствия.
— Полноте, ха, ха, ха!.. Меня-то не знаете?.. да вся литература про меня гремела, давно ли это?.. Тогда времячко было — не то, что теперешняя кислятина… Я, барин, один города брал!.. да-с!.. Так вы не прочь от складчины?..
— Нужно ли это? — совестливо осведомился Лука Иванович.
— Помилуйте, как же не нужно? У могилы речей не состоялось; я было хотел сказать, да удержали, говорят — не надо. Так, по крайней мере, последний долг воздать… по рублю-целковому выйдет — не больше, верьте слову.
— Пожалуй…
— Адмиральский час к тому же; вы ведь, наверно, натощак!.. Так позвольте получить канареечку… Я уже всем распоряжусь; а потом, кто захочет экстренно помянуть покойника, тому не возбраняется… ха, ха, ха!..
Он протянул руку; Лука Иванович достал рублевую бумажку и подал верблюжьему армяку; тот кивнул
